Спустя буквально пару минут Оира наконец-то подошла к городским строениям. Ночью город выглядел немного не так как днем. Освещение у эльфов практически не использовалось. Однако это с лихвой компенсировалось светом, идущим от самих зданий. Некоторый дома настолько плотно были увешаны светящимися ветками и ширами, что если бы Оира не была твердо уверена в том, что сейчас лето, а Эльфийский Новый Год давно прошел, что решила, что город готовится к праздниынм гулянкам. Существовал, как всегда, и другой вариант, у Оиры по поводу любого события всегда было несколько вариантов, несколько причин, и несколько вариантов развития этого самого события. Ну так, вот, мы отвлеклись от главного, у Оиры так же существовал и другой вариант, а именно, что это так торжественно встречают её. Однако, этот вариант, как бы это ни было обидно, хотя это не было обидно ни сколько, приходилось отбросить, т.к. улицы города были пусты, торжественно-ревущей толпы с флагами, шариками, цветами, а так же баннерными растяжками с надписью "Оира - ты наш КУМИР", не было видно, да и оркестр, тоже ни где не играл маршы типа "Прощание, эльфийки" или "День Победы над Валар". Так что город, а точнее, центральная его часть была девственно пуста и только светящиеся витр.., т.е. стены домов дарили радость, краски и тепло этой по-настоящему летней, теплой городской эльфийской ночи.

Большая черная птица тяжело ударила крыльями в закрытые ставни первого этажа одного из невысоких красивых зданий. И тут же словно растворилась в клубящейся под окнами темноте. Прошла пара минут прежде чем дверь, расположенная метрах в трех от окна, немного приоткрылась и оттуда выскользнула невысокая фигурка, закутанная в бархатный черный плащ, который в лунном свете чуть переливался зеленоватыми оттенками. Каблучки негромко застучали по ступеням, затем послышались скорые шаги по мостовой, краешек плаща скользнул за угол ближайшего особняка, и, спустя пару секунд, рядом с домом уже не было ни души.

Луна бледным, мертвенным светом равнодушно расчерчивала землю, искажая очертания и контуры, рождая страх и красоту своей причудливой природы. Своего мертвого сияния. Паутинка, легкой дымкой висящая меж веток какого-то дерева, обращалась бриллиантовой нитью, а драгоценные камни, омытые столетиями, ненавистью, порой и кровью, виделись куском покрытого пылью истерзанного пергамента. Ночь ломала границы и стрирала времена. Она запрещала верить всему, даже глазам своим.