Пролог.

Вечер определенно удался. Без шума, без пыли, тихо и мирно. Никто не гремел кастрюлями, не бродил по дому с извечным вопросом «У нас есть что-нибудь поесть?» и не мучил бас-гитару до полпервого ночи. Так у нас всегда, когда у белобрысого есть работа. Не то, чтобы я его недолюбливаю, просто специфические привычки моего компаньона могут вывести из себя даже ангела. Эти эстетствующие задохлики не любят хард рок и нью-металл, а белобрысый ничего другого играть не умеет.
Впрочем, я тоже хороша. Люблю греметь цепями по ночам (у нас с белобрысым неплохой дуэт), неожиданно выходить из зеркала в ванной и швыряться тарелками с омлетом. В общем, мы просто созданы друг для друга.
А дождь все шел и шел. Время от времени гремел гром, сверкали молнии — типичная погода для нашей местности. От нечего делать я вооружилась кисточкой и принялась за художественное раскрашивание двери в ванную, параллельно закрасив плакат с полуобнаженной красоткой. Мы живем в состоянии вялотекущего перманентного ремонта, который делается урывками. Дело здесь в деньгах, ибо таковые, особенно крупными суммами, для нас редкость. Я сделала пару мазков, отступила назад, чтобы полюбоваться своей работой, и тут входная дверь с грохотом распахнулась. Никак не отучу белобрысого открывать ее ногой! Я развернулась, чтобы высказать ему свое негодование, и моим глазам предстала следующая картина: мой компаньон растянулся на полу, и под ним расползалось темно-красное пятно.
— Елки! Д…Данте, приятель, ты как? — я бросилась к нему. Белобрысый поднялся на четвереньки и зашелся кашлем. Ой, мама родная…
— Погоди, ты прямо здесь не умирай, слышишь? Иначе мы не уживемся! Двух призраков этот дом не выдержит! Давай, поднимайся, так, осторожненько, — я подставила ему плечо. — Обопрись на меня…
— Остроумно, — прохрипел Данте и снова зашелся кашлем. Я поспешно метнулась на кухню, притащила ему горсть обезболивающих таблеток и бутылку любимого коньяка моего белобрысого.
— Вот, держи.
Данте опрокинул в себя несколько таблеток и запил все это коньяком. Тем временем я в меру своих возможностей затерла кровавое пятно у двери, собрала рассыпавшиеся таблетки и отодвинула подальше коньяк…

Одну минуточку, что это вы на меня так уставились? Что? Почему сквозь меня видно стену? Я же призрак. А что могу брать в руки различные предметы, так это ерунда, все призраки это умеют. Здесь все дело в психокинезе, которым владеет любое паранормальное существо. Правда, сил это отнимает очень много, и толку в хозяйстве от меня мало. Мой белобрысый, покупая двухэтажный дом на окраине Города, не знал, что приобретает еще и одну из его бывших хозяев, то есть меня, блаженно почившую в возрасте шестнадцати лет. Случилось это в Годы Чумы, когда наш дом сочли рассадником заразы и подожгли вместе с жильцами. Спаслись все, кроме меня. Грустная история, но я уже смирилась с тем, что всю загробную жизнь прохожу в обгорелой одежде и бинтах. То, как я познакомилась с Данте, — совершенно отдельная история, и ее я поведаю как-нибудь в другой раз.

Взгляд белобрысого кое-как сфокусировался на мне. Я протянула ему коньяк. После еще одного большого глотка Данте обрел способность говорить.
— …!
— Полегче, я все-таки невинная девушка, — возмутилась я.
— Извини. Напомни мне при расчете с клиентом поднять цену.
— Угу. А че там было-то? Расскажи!
Данте энергично замотал головой, при этом его коротко стриженые волосы, когда-то белоснежные, а теперь бурые от крови, встали ежиком.
— Не раньше, чем отмоюсь и высплюсь.
— Только аккуратней, я дверь покрасила! — гордо предупредила я. Белобрысый кивнул, поднялся на ноги и, цепляясь за стены, поковылял к ванной. Я честно дала ему пять минут на то, чтобы раздеться и лечь в ванну, и кинулась следом. На полу валялись кожаный плащ, испещренный серебряными заклепками, кожаные краги и прочие детали одежды, включая парные кобуры со «Степными коршунами». Я уселась на край ванны и приготовилась слушать.
— Ну, не терзай, рассказывай! Кто там был? Дракон? Оборотень? Вампир?
— Выползень, — мрачно ответил белобрысый.
— Он большой был? Где ты его нашел?
— На скотобойне в Нижнем Городе. Отстань, — Данте погрузился в воду с головой. Вот вечно он так! Ничего мне не рассказывает, пока не удовлетворит свои низменные инстинкты «помыться-поесть-поспать». Вода в ванне потихоньку бурела от его крови.
— Данте, солнышко, выныривай. А то истечешь кровью, — ласково пропела я, опуская руку в воду. Белобрысое солнышко мгновенно выскочило из ванны, подняв тучу брызг и ошалело хлопая глазами. Я деликатно прикрыла глаза. Ведь прекрасно знает, что в присутствии призрака температура воздуха понижается на несколько градусов, а температура воды и вовсе градусов на пятнадцать-двадцать. Зачем так бурно реагировать?
Пока он одевался, перевязывал раны и умилительно чавкал вчерашними холодными колбасками, я висела у него над душой, наслаждаясь (чисто эстетически!) видом его мускулистого торса, и в лучших традициях своего племени завывала:
— А большой был выползень? А как ты его победил? Сильно он тебя поранил? Очень болит? Ну не молчи-и-и-и, рассказывай!
Ответом мне было нарочито громкое чавканье. Так я ничего и не дождалась. Расправившись с колбасками, Данте поднялся наверх, в свою спальню (бывшую мою). Я осталась на кухне в полном одиночестве. Ах, вот ты как, белобрысый! Ну ладно, отдохнешь ты сегодня! Я распахнула створки шкафа и достала с полки любимые кандалы, купленные Данте на какой-то барахолке — подарок мне на стопятнадцатилетие со дня смерти. Гремят они как десяток жестяных кастрюль, сброшенных с большой высоты на камни. Зажигаем!
— Призрак! — донеслось сверху. Я сделала вид, что не слышу, и на пробу взмахнула цепями. Лязг получился, на мой вкус, недостаточно громкий.
— Ламар!
Надо же, он помнит, как меня зовут! Я бросила цепи на пол (лязгнуло сильнее) и воспарила наверх. Данте уже возлежал на кровати, до пояса укрывшись одеялом. Я взгромоздилась на тумбочку у изголовья и приготовилась слушать.
— Знаешь скотобойни в Нижнем Городе? Этот выползень поселился на самой крупной. Я там чуть не задохнулся, пока нашел эту тварь. Он успел пожрать почти все мясо, что там было, и половину рабочих. Еще про запас развесил под потолком.
Я представила себе висящие под потолком трупы с содранной кожей и выпущенными кишками и мысленно порадовалась, что уже умерла.
— Там все пропиталось кровью. Вонь непередаваемая, тучи мух, полы скользкие от мяса и жира, обломки костей…
— А можно без таких подробностей? — не выдержала я. Белобрысый ухмыльнулся и продолжил:
— Сам выползень был метров восемь от морды до хвоста и примерно с меня в холке. Мне еще повезло, что он не плевался ядом. Но чешуя у твари была непробиваемой.
— Непробиваемой?
— Я сам удивился. Только зря две обоймы расстрелял — пули просто отскакивали. Пришлось так его убивать…
Перед моим внутренним взором предстала дивная картина: просторное помещение со всем вышеназванным антуражем, восьмиметровый выползень и мой белобрысый, невозмутимо душащий гада его же хвостом. Красота! Но этот идиллический пейзаж был нарушен голосом Данте:
— Я разбил ему чешуи на морде и выбил глаз. Тогда до выползня дошло, что его убивают, — хриплый смех, переходящий в кашель. — Он хотел подсечь меня хвостом, я увернулся. Потом он все-таки умудрился зацепить меня когтями и швырнуть через всю скотобойню. Очень удачно для меня.
— Это чем же? — фыркнула я.
— Я приземлился рядом с колодой, из которой торчал мясницкий нож. Знаешь коронный прием выползня? Они поднимают голову и с размаху опускают на тебя нижнюю челюсть. Удар кости приходится вот сюда, — он коснулся гортани. — Силой удара жертве перерубает шею. Голова у выползня маленькая и плоская, и когда он ударил…
— Ты подставил нож.
— Тесак пробил ему кожу, язык, нёбо и вошел в мозг. Смерть мгновенная и практически безболезненная. Потом я нашел там масло для ламп, облил им выползня и поджег.
Некоторое время мы оба молчали. Мне было как-то не по себе от такого рассказа. Обычно Данте ехидно комментировал действия противника, восхвалял себя любимого и вообще был более велеречив.
— Знаешь что?
— Что?
— Это было очень странно. Я впервые видел выползня, от которого отскакивают разрывные пули. И то, что он все-таки задел меня. Обычно выползни ведут себя по-другому. У этих недоящериц-переростков мозгов не хватает, чтобы атаковать когтями.
— А тебе попался выползень-гений. Ты себя вел как браконьер! Коварно убил единственного в своем роде ящера, чей уровень интеллекта выше плинтуса — на уровне дверной ручки! Ты злодей, Данте. Тебя под суд отдать надо!
Он запустил в меня подушкой, закашлялся и резко сел на кровати. На пододеяльнике появилось несколько капель крови.
— Все, меня не кантовать и при пожаре выносить в первую очередь, — белобрысый снова улегся и отвернулся лицом к стене.
Я спустилась вниз и от нечего делать забралась на подоконник. Высунулась сквозь стекло на улицу — гроза уже закончилась, воздух пах гарью и тухлятиной. В Нижнем Городе горит скотобойня, а крысы-ассенизаторы редко утруждают себя прочисткой сточных канав. Как будто в диком Средневековье живем! Я-то еще помню, каково это: жить в доме, где санузел как таковой практически отсутствует, а для мусора предусмотрена яма в полу кухни. При этом считалось, что наша семья весьма богата, если может себе такое позволить, ха-ха-ха!
Посторонние запахи неожиданно исчезли. Снова пахло свежестью, как перед грозой. Заинтересованная я высунулась из окна как можно дальше. Там, за стенами домов, что-то происходило, но я никак не могла понять что именно. Я выскочила на улицу и взмыла вверх. Что? Призраки не могут покидать свой дом? Плюньте в глаза тому, кто это сказал! Я вполне могу бродить в пределах своего квартала, дальше, конечно, нельзя, ибо призрака удерживают на месте вещи, а не сам дом.
С высоты призрачного полета открывался прекрасный вид на Средний Город, но меня интересовало только одно строение — Одинокая Башня на острове посреди реки Идао. Мамой клянусь, дело было в ней, точнее, в ее жильце. Шизанутый Бонцзу, престарелый алхимик, пребывающий в вечном поиске Эликсира Бессмертия (брюквенного самогона), опять взялся за старое. В окошке на вершине башни горел свет, но я не стала вдаваться в подробности и повернулась, чтобы лететь домой… И тут за моей спиной раздался взрыв, прежние запахи вернулись, правда, теперь к ним примешивалась сивушная вонь. Теперь на улицах будут валяться пьяные голуби.
Почему-то меня не оставляло ощущение, что взрыв самогонного аппарата в Одинокой Башне — это знак свыше. Как показала дальнейшая практика, так оно и было.

1.

Решительным ударом молотка Данте загнал в стену последний гвоздь, спрыгнул с последней ступеньки стремянки на массивный письменный стол, со стола — на пол и гордо спросил:
— Ну, как?
— Как козел, — честно ответила я. Белобрысый почему-то не обиделся.
— Я про стены.
— А… здорово. Даже при жизни я такой красоты не видела. Молодец. Выношу благодарность в виде дополнительного стакана компота.
В течение недели после расправы с выползнем на скотобойне мы с белобрысым занимались важными делами: торговались с заказчиком, пытавшимся уклониться от уплаты ввиду того, что Данте, видите ли, «спалил к чертям собачьим скотобойню!», и доводили до победного конца ремонт гостиной, она же холл на первом этаже. Я исполняла роль главного аргумента в переговорах, белобрысый был тягловой силой и параллельно исполняющим обязанности бригады самостийских рабочих-ремонтников.
Надо сказать, все затраты окупились с лихвой. Обшитые деревом стены, шикарный ковер на полу, новая мебель и — гордость белобрысого! — шикарная аппаратура для его бас-гитары. Плюс шкура выползня, голова волка-оборотня и разнообразное оружие в качестве украшений на стенах. Лично мне нравились бронзовые напольные лампы, купленные на все той же барахолке у полубезумной бабули-гнома, утверждавшей, что она является последним отпрыском древнего рода Скаложрунов (вы таких знаете? Я нет).
— Лепота, — я опустилась на диван рядом с белобрысым. — В натуре, цель оправдывает средства…
— Воистину в натуре.
Наш тихий балдеж был прерван деликатным стуком в дверь… ну, настолько деликатным, насколько он может быть у чугунного дверного молотка. Потом дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель бочком скользнул… огненно-рыжий эльф. Точнее, что это эльф, мы догадались по длинным острым ушам, торчащим параллельно полу. Белобрысый нацепил любезную улыбку во все тридцать два зуба:
— Я могу чем-то помочь вам?
— Да…, — замялся юноша, глядя себе под ноги. — Я… вы…Вы Данте? Тот самый Данте по прозвищу Оторва?
— Я, — польщено ответил мой компаньон.
— Он, — подтвердила я, высунувшись из-за его спины. Эльф перевел взгляд на меня, закатил глаза…
— Интересно, на кого из нас он так бурно отреагировал?
— На тебя.
— Почему это на меня?!
— А ты давно себя в зеркале видела?
Я обиделась, но, пока Данте перетаскивал обморочного юношу на диван и поливал коньяком, смоталась в ванную и придирчиво изучила свое отражение — это удовольствие мне вполне доступно. Подумаешь, волосы растрепаны, половина лица — сплошной кровоподтек, ноги в царапинах и ожогах, а руки до локтей забинтованы! Я же не претендую на звание королевы красоты.
— Ламар, иди сюда.
Неторопливой походкой я выплыла из ванной. Обморочный эльф уже пришел в себя. Губки дрожат, глазки вытаращены, ушки дергаются, как будто парень пытался на них улететь.
Визитер больше всего напоминал ходячую рекламу тату-салона. В каждом ухе по семь-восемь колец, штанга в брови, гвоздик в носу. Одет гость был в драные на коленке штаны и безрукавку. На плече — красочная татуировка, изображающая дракона, окруженного орнаментом из квадратиков и треугольников. Фи, как банально! И почему такие инфантильные юноши считают, что татуировка-дракон — это круто?
— Призрак!
— Где?! — удивилась я. — Успокойтесь, юноша, я не кусаюсь. И даже не царапаюсь.
— Она мой ассистент по административным вопросам, — пояснил Данте. Рыжий посмотрел на него, как на чумного, и на всякий случай попятился к двери.
— Вы что-то имеете против? — пропела я, подходя ближе. — Я бы на вас посмотрела, если бы вы в течение ста пятнадцати лет не посещали парикмахера!
Юноша собрался снова падать в обморок, а я заработала укоризненный взгляд белобрысого.
— Ламар, выйди.
Я не поверила своим ушам. Он меня прогоняет! Меня, Ламар Данзель, законную владелицу дома! Никакого уважения к памяти умершей! Кипя негодованием, я ушла на кухню, достала кандалы и принялась греметь в свое удовольствие. Данте обычно называл это «Блюз обиженного привидения». У, зараза. Я ему это еще припомню.
В конце концов, греметь мне надоело, но других развлечений для обиженных призраков здесь не предусмотрено. Я швырнула кандалы в стену, тут же в холле что-то громыхнуло. Интересно, а вдруг это наша обшивка со стен посыпалась? Потом оказалось, что это вылетел гвоздь, на котором держалась голова волка (солидная такая байда размером с ведро). Спустя минуту в кухню просунулся Данте. Я отвернулась, всем своим видом показывая, что разговаривать с ним я не собираюсь.
— Призрак, — неожиданно ласково заговорил белобрысый. — Прости меня. Я был груб с тобой… Больше не буду, я обещаю. Ламар, ты самый замечательный призрак в мире. Ты такая…
Мне неинтересно, неинтересно…Неинтересно!
— Такая милая, — продолжал Данте. Теперь он стоял за моей спиной и трогательно дышал в макушку. Что поделать, я еле-еле достаю ему до груди, если встану на цыпочки. — Тебе никогда не говорили, что у тебя потрясающие волосы?
Он издевается, да? Или подлизывается? В любом случае, я на него обиделась.
— Ты красива даже после смерти… Мне так жаль, что я не родился в то время, когда мог бы познакомиться с тобой… ближе.
— Ну, что тебе от меня надо?! — не выдержала я. Белобрысый подхалим сразу перешел на деловой тон:
— У нас есть работа.
— У нас? Что значит «у нас»?!
— Эта передвижная ювелирная лавка — клиент. Причем, как мне кажется, состоятельный, — голос Данте понизился до заговорщицкого шепота. — Все, что от нас требуется, это сопроводить его в Лингтар и забрать оттуда какую-то эльфийскую фенечку. Платит налом, аванс…, — тут он назвал сумму, в которую нам обошелся совместный ремонт холла и кухни.

Ладно,раз уж меня раскрыли...

Mr. Self-Destruct.


Он стоял на самом краю крыши и смотрел вниз. Такой прекрасный вид на ночной город! Отсюда Шиз казался россыпью ярких неоновых огней, разделенных на две неравные части темной лентой реки Идао. Славный город Шиз, названный так в честь своего основателя Шиза О’Френика, город людей и нелюдей, полный загадок и сомнительных удовольствий. Город, где каждый день что-то происходит.
Он достал из внутреннего кармана куртки почти пустую пачку сигарет, взял в рот последнюю, скомкал пачку и отправил ее в свободный полет с двадцатипятиэтажного здания. Зажигалка обнаружилась в заднем кармане джинсов. Он закурил. Это было здорово — стоять на крыше, курить и смотреть на город. Славный город Шиз… Он выпустил дым из ноздрей двумя тонкими струйками. Еще одна затяжка, и недокуренная сигарета полетела вслед за пачкой. Потом он бросил зажигалку на крышу и раздавил ногой, обутой в тяжелый ботинок.
— Курение вредит вашему здоровью, — сообщил он в пространство, обращаясь к мельтешащим внизу фигуркам. Вряд ли они его услышали.
На темном небе вспыхивали неожиданно яркие звезды. Он всегда поражался тому, что над Шизом, несмотря ни на что, видно луну и звезды. Ночь была морозной, но холода он не чувствовал. Прекрасная ночь в прекрасном городе… Он улыбнулся звездам. Странное дело, он ощущал небывалую гармонию с окружающим миром и с самим собой. Все его худощавое гибкое тело переполняла эйфория, хотелось кричать в голос, буянить, одним словом — зажигать.
— Йиииии-ха-а-а-а-а!!!
Его голос сталью звенел на морозе. Все прекрасно, все просто здорово. А теперь — шаг назад и два вперед…
Падая, он перевернулся лицом вверх, чтобы видеть небо. Как же красиво! Ветер трепал неровно остриженные волосы и ремешки на воротнике куртки, свистел в ушах. Он пожалел, что забыл дома плеер. С плеером было бы веселее. Вниз, вниз, вниз, дальше от звезд, ближе к асфальту. Там, наверху, какая-то звезда вспыхнула особенно ярко и сорвалась с места, прочертив небо ярким всполохом света. Он снова улыбнулся и закрыл глаза.
Страшной силы удар.
Боль, пронзившая тело.
Тишина.
Тьма.

— О-о-о…
Он открыл глаза. Серые коробки домов поднимаются вверх, к темному небу и серебряным звездам, а он лежит на холодном асфальте, покрытом свежими трещинами. Во рту солоно от крови — он приподнялся на локте и сплюнул солидный темный сгусток. Ребра болят. Голова болит. Он дотронулся до ноющего затылка — так и есть, шишка. Слабость в коленях. Конечно, после такого удара…
Бессильная ярость захлестнула все его существо. Он ударил кулаком по асфальту. Ну почему ОПЯТЬ?!
Он неуклюже поднялся на ноги. В висках бухали кузнечные молоты. Нет, так продолжаться не может. Пошатываясь, он пересек проезжую часть улицы и прислонился к фонарному столбу на тротуаре. Правую скулу саднило — и где только умудрился содрать? Посмотрел на свои руки. Еще и перчатку разорвал. Он снял обе и отправил их в ближайшую урну.
Мороз стал ощутимее. Он убрал руки в карманы, снова сплюнул. Да, холодно. Все болит. От былой радости не осталось и следа — только сожаление о растоптанной зажигалке.
«Стою под фонарем, как последняя шлюха».
Он хрустнул плечами и направился вниз по улице. Куда угодно, лишь бы подальше от места неудачного самоубийства.
Город жил своей жизнью, и ему не было дела до несостоявшегося самоубийцы. Шиз портил небо выбросами своих заводов не одну сотню лет и повидал многое. Он мог рассказать тысячи историй — нужно только суметь услышать их. Самоубийца шел дальше. Снег хрустел под ногами. Холодно...
— Эй, отряхнись! У тебя вся спина в снегу!
Никакой реакции. Окликнувшая его девушка легкого поведения недоуменно фыркнула и вернулась к стайке своих товарок. Чудиков везде хватает.
Его внимание привлекли стилизованные под иероглифы сиреневые буквы, складывающиеся в название «Господин Змей. Тату. Пирсинг. Шрамирование». Чуть ниже надпись другим шрифтом — «Постоянным клиентам скидка 20%». Тонкие губы самоубийцы тронула улыбка. Он нашарил в кармане куртки кредитную карту.
— Что интересует господина? — поинтересовалась черноволосая девушка с колечком в губе. — Татуировка? Мы предлагаем более двухсот типов рисунков и орнаментов…
— Пирсинг, — хрипло ответил он. Девушка просто расцвела.
— Следуйте за мной, господин.
В кабинете мастера пахло спиртом. Сам мастер — восточного типа субъект, трясущий множеством длинных косичек — с поклонами усадил клиента в кресло.
— Нос? Губы? Брови? Язык? Щека? Или, может быть, гениталии?
— Язык.
Он выбрал платиновую штангу с двумя шариками — «отличный выбор, господин!». Рекомендации мастера касательно ухода за проколом благополучно пропустил мимо ушей, выцепив из всей речи только «фурацилин». Фурацилин, фурацилин… «Долго еще мне сидеть? — Инструменты должны простерилизоваться, господин». Не пить, не курить, чистить зубы…
— Теперь откройте рот…
Он чувствовал, что вот-вот заснет в этом кресле. Кварцевая лампа, направленная в лицо, нисколько ему не мешала.
— Все, господин. Не забудьте: в течение двух недель никакого алкоголя, сигарет…
Расплатившись с черноволосой кассиршей, он вышел на улицу. Язык немного распух и побаливал. Алкоголь, сигареты и еще какой-то фурацилин. Что за фурацилин и где его взять?
— Это лекарство такое, тормоз, — наконец сообразил он. — Пошли домой. На первом этаже аптека, и там этот фурацилин…
Привычка разговаривать с самим собой появилась у него достаточно давно. Причина была не только в постоянном одиночестве. Просто, как он сам утверждал, ему хотелось поговорить с умным человеком.
Алкоголь, сигареты и фурацилин.
Пожилая матрона, до бровей закутанная в теплую шаль поверх зимнего пальто, неодобрительно покосилась на растрепанного молодого человека, бормотавшего себе под нос: «Фурацилин…Еще сигарет купить…И обязательно фурацилин». Эти наркоманы совсем распоясались! Уже не боятся показываться на улицах!
Самоубийца шел дальше. Холодно. Голова болит. Ребра болят. Только снег хрустит под ногами.
На ступеньках перед аптекой закружилась голова, и он машинально ухватился за металлические перила, чтобы не упасть. Постоял минуты две, дожидаясь, пока окружающий мир прекратит свою бешеную свистопляску, потом оторвал ладони от поручней, оставив на холодном металле клочки кожи и мяса, и шагнул в пахнущее лекарствами тепло.
Фурацилин — он, оказывается, в пузырьках. Им надо полоскать рот каждый день. А сигареты и алкоголь нельзя. Две недели без сигарет… Впору вешаться. Хотя он уже пробовал.
Любимых сигарет в мини-маркете рядом с аптекой не оказалось. Пришлось брать ту же марку, но «легкие». Продавец — веснушчатый паренек едва ли старше двадцати — широко распахнул глаза при виде ободранных окровавленных рук покупателя. Тот ответил ему тяжелым взглядом, неловко сгреб с прилавка свою кредитку, зажигалку и сигареты и двинулся к выходу.
— А сдача?
— Какая еще сдача?
Он не помнил, как добрался до дома. Опомнился только перед дверью своей квартиры, тупо глядя на торчащий в замочной скважине ключ. В карманах куртки, помимо кредитки, лежали пачка сигарет, зажигалка и пузырек фурацилина.
Наконец-то дома. Ключи и все, что в карманах, — на тумбочку, куртку на вешалку, ботинки — в угол. Сам он, на ходу сбрасывая одежду, прошел в свою спальню и скользнул под одеяло. От прикосновения холодной ткани по обнаженной коже пробежали мурашки. Он свернулся уютным теплым клубочком, подтянув колени к подбородку. Так хорошо. И ничего не болит. Усталость неожиданно навалилась тяжелым ватным одеялом и закрыла ему глаза. Еще одна попытка свести счеты с самим собой закончилась полным провалом. Значит, так и должно быть.
Какое занятное хобби — играть со смертью. Никогда не надоедает.