Прошу кидаться тапками

Опус №1. Быть собой

Над городом и окрестностями тихо сгустились тучи, проливаясь мелким осенним дождем. Грибники были просто в восторге, но простым жителям промозглая слякоть, когда каждый второй рядом идущий хлюпал носом, пришлась весьма не по душе. Но, несмотря на непогоду, огромный муравейник мегаполиса продолжал жить в том же самом ритме. Все знали, куда, зачем и для чего они идут, и каждый старался не выбиваться из графика.
Из метро вышел невысокий человек. День за днем он повторял один и тот же маршрут. Дом – метро – работа. Серо-стальные глаза таили в глубине такую усталость, что, взглянув в них, можно было дать человеку лет шестьдесят с лишним. Хотя в действительности ему было чуть меньше сорока.
Перед глазами Семена Семеновича Разумовского или попросту Квадратыча, работника цирка с двадцатилетним стажем, в очередной раз вырос до боли знакомый купол. На карнизах ютились голуби, прячась от дождя, поэтому клоун интуитивно ускорил шаг. Хотелось быстрее проскочить под крышу, чтобы, помимо дождя, на куртке никаких других следов пребывания на улице не осталось.
Он жил. Отрабатывал свой номер. Малая песчинка посреди серого пляжа. По крайней мере, внешне так оно и было. Тяжело жить, скрывая свою сущность. Лишь в цирке он изредка мог побыть собой, когда приходилось изображать волка в детских постановках. И то приходилось сдерживать себя, чтобы в разгар сказки по-настоящему не вонзить клыки в бабушку или ее полоумную внучку в красной шапочке.
“Бабушка! Для чего у тебя такой длинный нос?” – кривлялась Шапочка – плоскогрудая девица Краснова, которой тоже было за тридцать. Последнее время так и подмывало ответить “Какой х..! Простите, какой хвост, такой и нос!”

“Браво! Бис!” - зрители рукоплескали. В этот вечер, в отличие от многих других, в цирке был аншлаг. Детишки восторженно верещали и заливались звонким смехом, глядя на происходящее на манеже. Белолицый клоун в зеленом парике-грибке приводил их в особое умиление. Он плакал, а дети смеялись.
Смех да слёзы… а чем еще жить?
Лицо Квадратыча, скрытое за маской грима, было полностью бесстрастным. Он просто делал свою работу, которая в очередной раз не доставляла ему никакого удовольствия. Только сильнее разгоралось раздражение, изредка пробивая пламенными язычками серый пепел обыденности. Положительные эмоции канули в лету. Да и ярость слишком часто последнее время толкалась в грудь.
Едва сдерживая себя, Квадратыч ушел со сцены. За его спиной сомкнулась ткань кулис, и тут же в опилки полетел его дурацкий зеленый парик. Клоун хлопнул дверью гримерки и, досадуя на судьбу, начал нервно стирать грим с лица.
В глазах вновь появилась сталь и еще что-то, чему даже точного определения дать невозможно. Хотелось бросить все и пойти напиться. Решено. Сегодня Сеня будет отрываться по полной.
Это называется – вспомнить все хорошее! Завалиться в какой-нибудь кабак. Залить в себя пол-литра белой для пущей веселости. Снять соску… а лучше двух!
С кривой ухмылкой Разумовский вспоминал прошлую свою попойку и то, во что она превратилась… Девушка была сладкой. Сладкой во всех отношениях.
Во рту привычно шевельнулись клыки.
- Сеня, ты в порядке? – в приоткрывшуюся дверь гримерки просунулось лицо “Шапочки”, - готовность номер ноль! Две минут и выход.
- Иду, иду… - Семен уже натягивал на себя шкуру Серого Волка и дурацкую маску. Несмотря на все проблемы, он – профессионал. А значит нужно сейчас идти и нести радость тем, кто еще умеет смеяться…

…Выпитая бутылка водки раскрепостила. Под ритмичное “тынц-тынц-тынц” еще один папуас присоединился к остальным “колбасерам” дико дергающимся на танцполе. Гибкие тела местных “зажигалок” терлись рядом, будоража кровь. В полумраке клуба выражение глаз не играло никакой роли. Да и кто будет в них смотреть?
Стоило зазвучать “медляку”, как руки сами легли на талию стройной блондинки, танцевавшей рядом. Она и не была против.
Красавица щеголяла в серебристом полупрозрачном наряде с глубоким декольте, в котором виднелась весьма и весьма аппетитная грудь.
“На одну лечь, другой укрыться” – мелькнула задорная мысль после брошенного в вырез взгляда. Но она быстро улетучилась, стоило Семёну закружить девушку в танце.
Аромат молодого тела пьянил. Хотелось покрепче сжать длинноногую обольстительницу в объятиях, зарыться в ее волосы и никуда не отпускать. Но Квадратыч сдержал себя. Он знал, чем это, в конце концов, может закончиться, и не спешил приближать сей момент.
Разрывавший динамики хрипловатый голосок западной певички, выводившей под неплохой гитарный рифф знаменитое “Don’t speak!”, стих. Пары замерли, и Семен впервые взглянул девушке в глаза. В ее синих озерах плясали веселые искры.
- Ольга! – произнесла она, наконец.
- Семен! – он едва успел ответить, прежде чем их оглушил новый музыкальный удар. Двое замерли посреди беснующейся толпы в мерцающем свете стробоскопических лазеров, держась за руки…

Рука клоуна покоилась на талии Ольги всю дорогу до его дома. Хорошая девушка, горячая…Семён Семёныч решил насладиться в полной мере.
Щелкнул замок, пропуская в открывшуюся дверь изрядно подогретую парочку.
- А у тебя уютно. – Ольга еще успела что-то сказать, прежде чем губы Семёна нашли ее уста. Дальнейшее потонуло в волне накатившей страсти…

Волосы Ольги разметались по подушке. Девушка сладко спала на плече Квадратыча, который из последних сил сдерживал себя. Лунный свет, льющийся через подслеповатое окошко, высеребрил ее волосы, сделал и без того светлую кожу почти что молочной. Лишь по-прежнему маняще алели губы.
Тихо вздохнув во сне, девушка перевернулась на бок. Одеяло сползло, обнажив точеное плечо, грудь с бурым пятном соска, изящный изгиб шеи…
Перебарывать свое естество становилось все сложнее. В голове крутился калейдоскоп безумия. Сцены, одна кошмарнее другой возникали в памяти Разумовского. И везде итог был один – заляпанная кровью комната и холодеющий женский труп на кровати.
Нет, боги! Только не сегодня, не сейчас! Если я думал об этом до этой ночи, то сейчас я не хочу ее смерти… не хочу… уууууу… - тихое подвывание нарушило ночное спокойствие.
- Ты еще громче не можешь? Жил бы в квартире, тебя бы соседи мигом раскрыли, - Ольга и не думала дальше притворяться, что спит, - глупый ты, волк! Чем меньше сопротивляешься своим желаниям, тем легче их контролировать. Смотри! – девушка вмиг соскочила с кровати, не стесняясь своей наготы.
На еще не до конца принявшей нужные очертания волчьей морде Разумовского отразилось почти человеческое удивление. Стоявшая перед ним красавица обернулась в ладную волчицу с серебристой шерстью. Квадратыч даже моргнул несколько раз и укусил себя за лапу. Думалось, что он спит или начал бредить.
- Если ты знала, кто я, почему молчала? – пролаял он. Вместо ответа Ольга на мягких лапах подошла к нему и нежно куснула за загривок. Ее голубые глаза лучились мягким светом.
- Такие, как я, умеют чувствовать собратьев, - ответила она спустя некоторое время, - ты же еще слишком юн для этого, и тебе нужно еще очень многое познать, многому научиться. Идем!
- Куда? – в голос Семена вернулось всегдашнее безразличие.
- Быть собой. Учиться жить…

***

- Привет! – на лице Разумовского впервые за долгий период играла улыбка. На радостях он поцеловал сначала “Красную Шапочку”, а затем и “Бабушку”. Те от неожиданности опешили. Танцующей походкой счастливый клоун отправился в гримерку.
- Чего это с ним? – плоскогрудая “Шапочка” первой обрела дар речи. Видеть Квадратыча в подобном расположении духа было, мягко говоря, не привычно.
- Может, влюбился, наконец, - “Бабушка”, а в миру попросту Степанида Адольфовна Зайцева, пожала плечами, - иначе и не скажешь!

- Краснова, Зайцева, Разумовский! Готовность номер ноль, хорош прохлаждаться по гримеркам! – директор цирка пытался добавить в голос строгости, чтобы заставить своих артистов шевелить конечностями быстрее.
- Уже, Степаныч! – первым из своей комнатушки выполз улыбающийся во все тридцать два зуба Серый Волк. Разумовскому прямо-таки не терпелось на сцену, он хотел отработать номер как можно быстрее и уйти.
Бежать прочь из этой конуры. На свободу. В лес, где никто не помешает ему быть собой. Где не надо прятаться и дрожать от каждого постороннего шороха, в боязни быть замеченным. Где есть только вольный ветер, ласкающий листву на ветвях, зеленый ковер трав и душистый аромат цветов… а в небе мириады ярких глаз, которые, кажется, смотрят только на тебя…
Семен играл на манеже, вкладываясь в роль полностью и без остатка, и даже несколько более того. Но мысли его были не с ним. В памяти стояла вчерашняя ночь и ее волшебство.
Он вспоминал теплое, пряное дыхание Ольги на груди и восхищенный блеск ее глаз, когда они, запыхавшись после бега наперегонки, лежали на небольшой полянке в мягких зарослях папоротника. Словно наяву он чувствовал, как ее клыки нежно покусывают край его уха… как в ответ в груди рождается и растет что-то очень-очень горячее, грозя вырваться наружу.
А потом новая гонка. Серая и серебристая молнии мелькают меж стволов, с каждой секундой настигая удирающего со всех ног олененка, невесть каким образом оказавшегося неподалеку от городских стен. Прыжок, и серый волчара, вцепившись в горло несчастного создания, валит жертву с ног. Серебристая тень падает рядом. Добыче не уйти. Клыки рвут горло, и теплая вязкая жидкость окрашивает пасть темным багрянцем.
Первобытный восторг разрывает грудь и выплескивается оглушительным воем, знаменующим первую победу. Звук раскатывается далеко окрест, но теперь ему нечего бояться, некого таиться… Горящий взгляд Ольги словно говорит ему:
“Теперь ты понимаешь, что значит - быть собой? Вот она, настоящая жизнь!”
И новый раскат воя оглашает лес…

Разумовский медленно приходил в себя. Шум вокруг стоял не вообразимый, чего и стоило ожидать. Но, к удивлению клоуна, это были вовсе не аплодисменты и крики довольной ребятни. Это были вопли страха и ужаса, от которых, казалось, сейчас обрушится цирковой купол.
Семен обвел взглядом окружающих. “Бабушка” Степанида Адольфовна вместе с “храбрыми охотниками”, сверкая пятками, улепетывала за кулисы. Зрители ломились в проходы, давя друг друга.
“Во дают! Бомбу что ли заложили?” – такой вывод напрашивался, потому что только стражи правопорядка оставались на местах. И сейчас охрана дружно потащила оружие из кобуры, нацеливая его на Квадратыча.
“Эй, ребята, вы чего?” – хотелось выкрикнуть, но слова замерли, так и не сорвавшись с губ. Взгляд оборотня упал под ноги, где в луже собственной крови с разорванным звериными клыками горлом остывало тело Красной Шапочки. Не такой конец должен был быть у сказки…
Быть собой! До конца!
Последний гордый волчий вой оборвался в трескотне пистолетных выстрелов…

Кхм. Должна признать, уважаемый, весьма впечатляет (левая рука неосознанно тянется к верхнему ящику стола, тонкие пальцы привычно обхватывают тяжелую рукоятку древнего серебряного кинжала. Привычная тяжесть оружия заставляет сидящую за столом отвлечься от монитора и с легким недоумением посмотреть на клинок в своих руках. Она вздрагивает, стремительно пряча кинжал на место, расширившиеся глаза напряженно изучают окружающую обстановку. Никто ничего не заметил. С вздохом облегчения она возвращается к тексту на мониторе…)
Так. А еще что-то из этой серии будет? Только не надо слать меня на неформат. Была. Видела. Больше не хочу!

Нет, никакого неформата
Рад, что понравилось. Раз так, то поехали дальше. У меня рассказов в загашниках достаточно Вот кое-что из старого...

з.ы. как насчет без "Вы"?


Опус №2. Прости, что взял тебя с собой…

Над селением овражных гномов, что приютился в распадке меж двух холмов, поднимались клубы дыма.
Броган просто не смог пройти мимо. В его ушах звенел высокий то ли визг, то ли плач, который издавала стоящая на коленках маленькая фигурка посреди горящих и рушащихся шалашей – всего того, что могли построить овражные гномы своими собственными руками.
Слезы, застилая глаза, градом катились по щекам Рини. Остальные овражные гномы либо уже разбежались кто куда, либо, что было еще вероятнее, благодаря своей известной на весь мир тупости, просто не нашли пути к спасению и задохнулись в дыму.
Скорбное подвывание раздавалось из горла овражницы. Она смотрела на мертвое тело своего брата, который был ее единственной семьей, не считая, конечно, остального небольшого клана овражников, когда крепкие руки оторвали ее от земли и вынесли прочь из горящего поселка.
- Твоя спасти Рини! – это были первые слова замарашки, после того как она пришла в себя, и поток слез прекратился. – Моя любит твоя! – гнома, выставив перед собой ручонки и вытянув губки слюнявой трубочкой, полезла обнимать своего спасителя.
Глубокий и скорбный вздох, вырвавшийся из груди Брогана, говорил сам за себя. Теперь нужно будет очень постараться, чтобы отвязаться от этой Рини. Терпеть компанию овражника истый горный гном считал недопустимым.
- Постой, Рини, - гном еле отодрал от своего пояса пару цепких ручонок. Благодарность все-таки должна иметь свои пределы. Еще любви овражной гномы ему не хватало на старости лет… - у тебя еще остались родные?
Брогану тут же пришлось пожалеть о своих словах. Рини, сияя улыбкой до самых ушей, плюхнулась седалищем на землю, подняв вокруг себя тучу пыли.
- Моя много родных! Но не здесь, – правая ручонка высунулась из-под рубища указывая в сторону сгоревшего поселка, – а другие места. Здеся брата, а там, - Рини закрутила головой, вспоминая в какой же стороне живут ее родственники, - а там много. Папа – один! Мама – один, и еще один – два! Еще один – брат. Один, один и один – два! - в глазах овражницы засиял неподдельный восторг, она сразу же забыла о своем горе.
Броган схватился за голову. Математические способности овражных гномов – самых тупых существ на его взгляд – всегда оставались за гранью его понимания. Пока он обдумывал, а не лучше ли было оставить гному в ее поселке, чем теперь переносить такие муки, Рини досчитала и начала дергать его за рукав.
- Два! – с уверенностью заявила она, тыча ему парой дурнопахнущих пальцев в нос…

***

Броган шевельнулся, переворачиваясь на бок, и, натягивая на себя одеяло, понял, что совершенно не может двинуть ногами. Казалось, что они связаны, но путы были довольно слабыми.
Гном, недовольно бурча себе в бороду, дернул правой ногой, высвобождая ее из невидимых объятий, когда почувствовал как что-то с неожиданной силой обхватило его правую голень и вновь притянуло к левой.
Чертыхаясь, Броган протянул руку, нащупывая свой походный мешок. Наконец, он нашел то, что искал. Селитровая палочка – изобретение гномов-механиков – чиркнула по боку небольшого коробка и вспыхнула, озарив короткой вспышкой лицо гнома, его нос картошкой, седую бороду и черные глубоко посаженые глаза.
Рука со спичкой медленно проследовала к “опутанным” ногам Брогана.
- Молоты Торадина! – тихое восклицание не потревожило существо, которое, обхватив ноги гнома своими тонкими грязными ручонками и посасывая большой палец на правой руке, сладко спало с умильным выражением на измазанном сажей лице.
Броган едва подавил в себе горячее желание отпихнуть эту грязную кучу отрепьев, от которой смердело не хуже выгребной ямы. Он слишком хорошо помнил восторженное выражение на лице этой малышки, когда она смотрела на своего спасителя, ее заискивающую улыбку и глаза полные обожания.
Осторожно высвободив свои ноги из объятий овражной гномы, которую он спас вчера из горящего поселка, Броган, с невесть откуда взявшейся нежностью, заботливо укрыл ее своим плащом.

***

Чиркнула спичка. Броган раскурил свою трубку с изогнутым чубуком, с нескрываемым блаженством затянулся и выпустил сизое облачко дыма. Уже месяц он путешествовал в обществе Рини, которая через несколько дней забыла о своём горе и никуда не хотела уходить от “своего Брогги”. Ее черные глаза-бусины с неземным обожанием пожирали Брогана, которого подобное положение дел несколько смущало.
Овражница была готова исполнить все для своего спасителя, что бы он только не пожелал. Другое дело, что это излишнее рвение порой приводило к плачевным результатам. На лице гнома заиграла улыбка, когда он вспомнил, как Рини попыталась повторить его подвиги по разжиганию костра. Пока гном набирал воду в ближайшем ручье, Рини залезла в его рюкзак и нашла спички...
Сухой валежник весело затрещал, и язычки пламени лизнули сухую траву под ногами овражной гномы, которая словно зачарованная стояла возле разожженного ею костерка…
Броган едва успел потушить разгоравшуюся прямо на Рини одежду водой из котелка. К ручью пришлось идти вторично, предварительно отобрав у гномы спички…
Старый гном решил не отводить свою новообретенную спутницу к ее дурнопахнущим сородичам. Впервые за много лет нашелся тот, кто мог скрасить его одиночество. Быть может, Рини не понимала многого из того, что рассказывал ей Броган, но слушателем она была благодарным.
Ее уши жадно ловили каждое его слово, внимали каждой истории о его бытности воином, и для овражницы ее спаситель был самым настоящим героем. Рыцарем без страха и упрека как сказали бы в более цивилизованных местах. Но для Рини он был просто “милый Брогги”, которого она никогда уже бы не променяла на кого-либо другого.

***

До родных гор оставался всего один дневной переход, когда произошел донельзя неприятный инцидент.
Броган помешивал в котелке обструганной палкой. Его походное варево еще не поспело, но аппетитный запах уже разносился окрест. Рини шныряла где-то поблизости, выискивая в кустах что-либо для себя съедобное. Старому гному так и не удалось отучить её от дурной привычки есть всякую дрянь.
За спиной Брогана послышались легкие шуршащие шаги.
“Рини” – мелькнула привычная мысль, прежде чем тупой удар по голове погрузил сознание гнома во тьму.
… - Брогги! Брогги! – из забытья его вывело легкое тормошение и удары по щекам. Какой-то липкий отвратительно пахнущий комок съехал с его лба на нос.
Броган открыл глаза и приподнялся. Вонючий ком шлепнулся ему на грудь. Гнома чуть не вырвало. Конечно, его благодарность Рини была безгранична, но методы её лечения как всегда были неординарны. Дохлая гниющая крыса разорванная практически пополам – самый лучший способ привести пациента в сознание.
- Твоя живой! – овражная гнома чуть ли не приплясывала от счастья.
- Спасибо тебе огромное, Рини! – Броган уже увидел, кто нанес ему удар сзади. Посреди всего того беспорядка, что он и устроил, лежал задушенный гоблин.
Воображение гнома живо нарисовало ему картину произошедшего. Подкравшийся сзади зеленокожий обрушил на его голову свою палицу и, будучи уверенным, что гном мертв, занялся мародерством. А потом появилась Рини.
Броган уважительно покосился на маленькую овражницу, которая рылась в своей котомке, бормоча что-то себе под нос.
Что двигало ей, когда она напала на хоть и ненамного, но превосходившего её и ростом и силой гоблина, оставалось только догадываться. Но, определенно, это пересилило инстинкт самосохранения.
Не имея другого оружия, кроме данного ей самой природой – рук с цепкими пальцами, ног и зубов – Рини сумела одолеть мародёра.
Броган провел рукой по своему затылку. Волосы были мокрыми и слипшимися от крови. Пальцы осторожно коснулись огромной шишки, и гном зашипел от боли. В голове грянуло так, будто пудовым кузнечным молотом вдарили по наковальне.
- Брогги, возьми! – гном резко обернулся к Рини, отчего новая вспышка боли озарила глубины черепа. Овражница, наконец-то, нашла то, что искала в своей сумке. На её протянутой ладони лежала дохлая застывшая ящерица – одно из самых известных лекарств среди овражных гномов.
Брогану оставалось только сжать зубы.

***

Две низкорослых фигурки двигались по направлению к недалеким пограничным горам, под которыми простерлись чертоги гномьего королевства. Ступая по торфяникам, Броган продолжал обдумывать сложившуюся ситуацию.
Откуда вблизи Гномьих Врат появился гоблин... Эти твари никогда не нападают в одиночку. Да и появление обычной разбойничьей шайки неподалеку от королевства гномов маловероятно. Броган начал подозревать самое худшее. На Торадин напали. Вторжение из Запустелых Земель.
После небольшого происшествия с нападением старый гном, не задумываясь, извлек из заплечного мешка свою не на раз латанную кольчугу-бахтерец, несколько помятый рогатый шлем и остальную справу. Стоило ему облачиться в доспехи, и восторгам Рини вновь не было предела. Красный то ли от удовольствия, то ли от стыда Броган нервно оправлял кольчугу, поудобнее располагал топор за поясом, слушая восхищенные оханья и аханья овражной гномы.

***

Чутье не подвело Брогана. Его предположение, что на королевство гномов напали, было верным. Но в его голову даже на миг не закралась шальная мысль, что враги могут взять штурмом неприступные гномьи бастионы.
Однако случилось то, что случилось. Торадин был взят ордами зеленокожих: гоблинов и их более крупных собратьев – хобгоблинов. Броган с Рини шли к руинам, не зная того, что ожидает их впереди.

***

Овражная гнома даже присела от неожиданности, когда над ее ухом раздался скорбный вопль, сорвавшийся с уст Брогана. Парочка преодолела гряду холмов, с гребня которых открывался вид на широкую долину, предваряющую Гномьи Врата – массивные каменные створки входа в Торадин.
Сердце Брогана предательски сжалось при виде открывшейся панорамы. Долина была завалена трупами его сородичей. Среди мертвых деловито сновали зеленокожие, обирая коченеющие тела.
Ладонь самопроизвольно легла на рукоять топора, но трезвый рассудок не позволил гному совершить безумство. Его смерть не решила бы уже ничего. К тому же он чувствовал себя ответственным за жизнь Рини.
Дрожащая рука сползла с топорища и опустилась на плечо гномы.
- Пойдем, Рини. Теперь и у меня нет дома… - слезы душили Брогана, но он все еще сдерживался. Лишь сделав несколько шагов с гребня, скрывшись с глаз случайного наблюдателя, гном позволил чувствам взять верх над собою. Он рухнул на колени, закрывая лицо руками. Беззвучные рыдания сотрясли его тело.
Овражница еще не до конца понимала, что стало причиной расстройства “её Брогги”, но пыльные ладошки Рини сочувственно легли на плечи старого гнома, которому сейчас была так необходима любая поддержка.

***

Пятерка зеленокожих во главе с хобгоблином Кроффом рыскала по местности вблизи от захваченного Торадина. Один из гоблинов что-то радостно тявкнул. Он обнаружил едва заметную цепочку следов, ведущую по направлению к Гномьим Вратам. Первые отпечатки были совсем маленькими, и Крофф не смог понять, кому они принадлежат. Но второй след определенно был оставлен гномьим ботфортом.
Крофф довольно осклабился. Пожива сама идёт в руки.

***

Рини боязливо взвизгнула и обхватила Брогана за талию. Старый гном поднял свой устремленный в землю взгляд. Гоблины. Казалось бы, не так и страшно, если бы не пятый зеленокожий.
Он был и выше ростом, чем остальные, и доспехи на нём были не в пример лучше – гномий панцирь. Широкая полоса двуручного меча лежала на его плече.
Хобгоблин.
На лице Кроффа играла довольная усмешка, обнажавшая клыки, когда он наблюдал за реакцией угодивших в ловушку гномов. Грязную кучу отрепьев в лице овражницы он решил оставить на потеху своим подчинённым, с гномом же решил расправиться сам.
- Беги, малышка! – Броган подтолкнул Рини, чтобы та оставила его. – Ты еще сумеешь спастись!
Гнома недоверчиво сделала несколько шагов, недоуменно оглядываясь на Брогана, который уже держал свой топор наперевес, ожидая нападения. Оно последовало незамедлительно.
Воздух протестующе зашипел, рассекаемый двуручным страшилищем Кроффа. Навстречу ему, зло сверкнув, взлетел топор. Гоблины незамедлительно бросились вслед Рини, которая моментально дала дёру, скрывшись за гребнем ближайшего холма.
Броган парировал замах хобгоблина и незамедлительно нанес удар, который пробил защиту противника, но лишь бессильно высек искры из нагрудной пластины панциря. По лицу Кроффа расползлась кровожадная ухмылка.
Он ловко ушел от второй атаки гнома и, развернувшись, пнул его в живот ногой. Низкорослый воин отшатнулся, у него явно сбилось дыхание. Воспользовавшись этим замешательством, Крофф сделал короткий шаг навстречу гному, нанося сильный поперечный удар в грудь Брогана.
Кольчуга, скованная прославленными мастерами подгорного племени, выдержала, но хобгоблин одним движением развернулся, и острие его двуручного меча вновь понеслось к груди гнома. Такой удар не под силу остановить ни одной кольчуге.
Мелькнула тень, и Крофф почувствовал, что клинок пронзил чьё-то тело. Но это был не его противник. Рини, которой удалось обхитрить ее преследователей, ценой собственной жизни остановила роковой удар.
Маленькое тельце соскользнуло с клинка Кроффа. Гнома умерла без единого стона, бросив последний любящий взгляд на “своего Брогги”.
Слепая ярость захлестнула старого воина, заставив его броситься в самоубийственную атаку. Все свои силы он вложил в последний бросок. Он чувствовал, как меч хобгоблина входит ему в грудь, разрывая легкие, пронзая сердце, но не чувствовал боли.
Они рухнули вместе. Гном, из чьей спины выглядывало окровавленное остриё меча, и его обезглавленный противник, чьё тело фонтанировало кровью из перерубленной шеи.
Губы гнома ещё успели прошептать последнее “прости”, прежде чем смерть пленила его душу...

Очень хорошо. Что первое, что второе. И стиль, и содержание. Иногда, как мне кажется, автор приближается к грани, за которой начинается излишний пафос, но, по-моему, грань не пересечена... Однако я была бы с ней поосторожнее.
Жду еще рассказов).

Мда… Несколько мрачновато…Просто сухое изложение событий, дневник.
Про оборотня мне больше понравилось

тогда движемся дальше.. еще пару рассказов прошлого года. на любителя, как говорится...

Опус №3. Отпусти его, князь...

- Ревель взят! Очередная великая победа светлейшего князя! – дробот деревянных подошв ботинок юных глашатаев вместе с известиями о новых завоеваниях разносился по столице – славному граду Шельну.
Силе могучего властителя Айвена покорился еще один город. Ревель Белокаменный, державшийся дольше остальных, практически до последней капли крови сопротивлялся захватчикам.
- Правители западных земель взяты в плен! Состоится публичная казнь!
Люди, высыпавшие на улице города, перешептывались. Многие не одобряли излишние проявления кровожадности Айвена, который готов был залить землю багрянцем, чтобы держать людей под своей жестокой пятой.
“Страх – лучшее средство для управления народом. Люди, которые не боятся собственного правителя, либо не его подданные, либо мертвы”, – у Айвена была простая и действенная философия. И властителя боялись.
Вместе с его войском шли война и смерть, и горожане Шельна и всего Логгерского княжества были искренне рады, что пожар войны полыхает не на их землях. Пусть ярость их правителя будет обращена на запад и его просторы, чем на собственных подданных – у светлого князя развилась странная мания – он всегда и везде подозревал назревающий заговор.
До начала завоевательного похода Айвена на запад в Логгерском княжестве царил настоящий рай для доносчиков, которые наживались на смертях ни в чём не повинных людей. Государь карал без разбора и по первому слову. Доносчик получал десятую часть имущества казненного.
Сейчас казней и судов стало гораздо меньше, но людям по-прежнему были памятны взлетающие в серое небо искры от костровищ, виселичные эшафоты и судорожно дергающиеся в петлях тела…
Мужчины, поголовно, от мала до велика, желали присоединиться к войску князя, лишь бы не пасть жертвой случайного доноса корыстного соседа…

***

- Да здравствует Светлейший! – в распахнутые ворота въезжала кавалькада пышно одетых всадников. Золото и серебро праздничных доспехов, белоснежные плюмажи на шлемах двух десятков рыцарей личной охраны – как ни странно, князь ограничился лишь небольшим эскортом.
Приветственные возгласы жителей Шельна, летящие с балконов главной улицы города уже прозванной Триумфальной лепестки роз, лавровые венки под ногами боевого коня, приветливые лица прекрасных горожанок – всё это не вызвало на холодном лице Айвена даже тени улыбки. В серых равнодушных глазах была сталь. Свои эмоции он привык скрывать от окружающих, за что и получил свое прозвище – Бесстрастный.
Конечно, ему, как и всякому честолюбцу, нравилось, когда перед ним пресмыкаются, особенно люди. Поклонение рабов, состоящих из представителей различных рас обширного острова Крейден – гномов, орков, кобольдов, карликов и прочих, не доставляло князю ровным счетом никакого наслаждения.
“Рабы служат из страха за свою жизнь, люди же любят меня и восторгаются моими победами!” – мысли о том, что все восторги его светлейшей особой уже давно вызваны точно таким же страхом, даже не закрадывались в голову государя Айвена.

- Совсем юные! Бедные… - казалось, что слова слетели с губ одной пожилой женщины, стоящей в первых рядах приветствующих, помимо её воли. Она испуганно зажала рот ладонью. Вдруг, кто-то решит, что она сочувствует противникам светлейшего князя. Вон, сколько эти проклятущие кровушки попили, сколько славных логгерских воинов полегло под стенами Ревеля.
Городской стражник с массивной алебардой в руках пристально уставился на старушку, и ее душа ушла в пятки. Но в глазах воина светилось понимание, и он лишь ободряюще кивнул женщине. Юношей действительно было жаль.
Позорная телега, громыхая своими гигантскими обитыми железом колесами по булыжникам мостовой, вслед за князем и его отрядом избранных телохранителей вкатилась за стены Шельна.
За толстыми прутьями находилось двое.
Первый – невысокий щуплый юнец, на чьих плечах еще красовались обрывки мантии властителя. Бледное лицо украшали багровые кровоподтеки, а тонкие пальцы, которые пришлись бы впору какому-нибудь писцу или менестрелю, были покрыты кровавыми струпьями – пыточный арсенал палачей князя Айвена был достаточно обширен. Но в глазах юноши, которому, по-видимому, не минуло еще и восемнадцати зим, не было ни капли намека на страх или что-то сродни ему. Напротив. Гордый взор, в котором читалась мудрость, и царственная осанка, несмотря на все пройденные испытания и знание того, что жить оставалось все меньше и меньше. Он знал, для чего избрал подобную участь.
Второй – более рослый, но и более юный, сидел в углу клети. Широкие плечи, падающие на них длинные каштановые волосы, руки с мозолистыми ладонями, закрывающие лицо – поза младшего «правителя западных земель» являла полную противоположность его старшего брата. Душу молодого воина объял страх. Страх от осознания приближающейся смерти.
…Зачем брат велел открыть захватчикам ворота... Ревель еще мог держаться. Всегда лучше принять смерть в бою, схватившись со своим будущим убийцей грудь на грудь, имея равные шансы на жизнь. А так – открытые ворота и изъявление покорности тирану. Неужели, он думал, что этим спасет многие жизни… Никогда Витор не смог бы понять мыслей своего старшего брата. Поэт, мистик, чей голос чаровал и заставлял подчиняться... Почему же его чары не сработали на сей раз…
Кровь текла по улицам Ревеля рекою. Земля не успевала впитывать влагу жизни, и со склонов небольшого холма, покрытого золотистой травой, брал начало багряный ручей, несущий свои красные воды в город.
Князь бесстрастно собственной рукой казнил все дворянство белокаменного города, оставив в живых только двух братьев. Юные правители руководили сопротивлением Ревеля после смерти их отца, которого настигла меткая стрела во время одного из штурмов…
Нет, никогда младший брат не сможет понять помыслов старшего, и поэтому его плечи сейчас слегка подрагивали, а ладони скрывали лицо, по которому текли предательские слёзы…

***

- …Да будут казнены через сожжение на медленном огне! – голос герольда разнесся над площадью, посреди которой уже были сооружены два небольших помоста с торчащими по середине столбами, обложенные хворостом.
Толпа охнула. Муки этих несчастных продлятся очень долго. Палачи не дадут им умереть быстро. Взволнованный гул волной прокатился по рядам людей, которых собрали на площади по приказу князя. Уже все знали, каким образом Ревель был «взят». И после всего этого государь Айвен не помиловал этих двоих несчастных…
Возмущению многих не было предела. Казнить особ правящей крови, словно проклятых волхвователей, колдуний и заговорщиков… Но страх с прежней силой удерживал души в смирении.
Двое приговоренных в простых белых холщовых хламидах до пят, из-под которых доносился звон кандалов, в сопровождении стражи шли в последний путь на эшафот.
Железные обручи сомкнулись на талиях юношей, приковывая их к позорным столбам. Руки и ноги пленников были свободны, но это никак нельзя было назвать актом милосердия. Прочнейшие железные цепи меж обручем и столбом давали обреченным возможность двигаться на расстоянии полуметра от почерневшего от многих подобных казней дерева. Князю всегда нравилось, когда жертвы пытались вырваться из жара медленно разгорающегося хвороста и поленьев.
По лицу младшего приговоренного вновь текли слезы, а старший по-прежнему был невозмутимо спокоен. Его незамутненный страхом взор вонзился в Айвена, чей отделанный золотом трон водрузили на постамент таким образом, чтобы правитель мог насладиться каждым мгновением казни.
Броня невозмутимости и спокойствия дала слабину, и Айвен отвел глаза. Взгляд юного правителя Ревеля жёг сильнее пламени любого кузнечного горна. Подозвав герольда, князь шепнул ему пару слов, хотя они были вовсе не обязательны.
Герольд кивнул и прошествовал обратно на свое место. Над площадью вновь разнесся его голос.
- Светлейший князь являет вам свою великую милость! В соответствие с древними традициями, каждый из вас имеет последнее предсмертное желание, которое князь обязуется выполнить по мере возможности.
- Жить! – вопль Витора заставил дрогнуть сердце каждого на площади. За исключением князя. – Я хочу жить! – слова вырывались из груди юноши вместе с плачем. Площадь колыхнулась. Все взоры были обращены на князя. Помилует или нет?
Бледные губы на бесстрастном лице дрогнули.
- Приговор обжалованию не подлежит! – тело Витора затряслось, рассудок помутился. Беззвучные рыдания душили его. Если бы не обруч и цепи, он неминуемо бы упал на дощатый настил эшафота.
Брион печально смотрел на брата. Его губы тоже тряслись, но не от внутреннего страха, а от жалости к своему лишающемуся рассудка родичу.
- Лютню… - его слабый шепот был едва слышен, но стоящие рядом передали его слова до ушей государя.
Просьба была несколько удивительной, но не невыполнимой.
Через несколько минут истерзанные пальцы Бриона сомкнулись на знакомых изгибах музыкального инструмента. Он пару раз скривился от боли, но, превозмогая её, извлёк первый аккорд. Пальцы пробежались по струнам, настолько трепетно и нежно, словно в руках была не лютня, а любимая…
Девять струн – девять жизненных линий, которым не суждено пересечься, но могущие рассказать о судьбе каждого. Девять струн – девять нитей, которые не стянутся в тугой клубок интриг и заговоров. Но в руках мастера они способны слиться с колебаниями в душе каждого человека, незримыми фибрами колыхнуть чувства, убрать всё грязное и порочное.
Брион и сам не понимал, что с ним. Музыка безудержным потоком лилась из его сердца. Слова сами срывались с губ, чтобы быть жадно пойманными стольким количеством слушателей.
Площадь замерла. Простолюдины и стража были заворожены мелодией и чудесным голосом исполнителя…

Золотая трава стала червонной от крови,
Черноту от пожарища с белой стены не стереть...
Государь-победитель, дозволь слово пленнику молвить
Перед тем, как в туман за собой уведет меня смерть.

Мое слово - не меч,
От судьбы не уберечь.
Кровь на белой стене –
На войне как на войне!

Мы сражались за смерть, защищая пылающий город,
И теперь лишь на пару часов нам отсрочка дана.
Посмотри, брат мой младший стоит - он совсем еще молод.
Отпусти его, князь, за двоих я отвечу сполна!

Как же кровь горяча...
Черной птицею с плеча
Улетит моя душа,
А судьбе не помешать!

Вопль теряющего рассудок Витора резким диссонансом ворвался в мелодию. Но и это не остановило Бриона.
В глазах всех без исключения горожан читалось сочувствие, многие женщины плакали или едва сдерживали рыдания. Даже хмурые городские стражи не остались в стороне. Чарующие звуки голоса и лютню подействовали и на них. Музыка разбивала оковы страха…
Лишь князь Айвен и два десятка его телохранителей сохранили каменные выражения на лицах…

Отпусти его, князь, ты же видишь - он смерти боится.
Он так мало прожил, он не должен был воином стать.
Ты же слышишь, как бьется душа перепуганной птицей…
Неужели, за битву ты кровь не устал проливать?

Но в глазах твоих сталь –
Чужака тебе не жаль.
Что тебе мои слова!
Сталь меча всегда права!

На холодном лице замерла безразличная маска,
А в глазах приговор: "Чужаков невозможно простить!"
Жаль, у песни счастливый конец может быть только в сказке,
Но не стоит, мой брат, дара жизни у смертных просить!

Протяни мне ладонь -
Мы шагнем через огонь,
Через боль и через страх,
Унося звезду в руках!
...Унося звезду в руках!

Под конец толпа уже гудела как растревоженный улей.
- Убить! Зажигай немедля! – в возгласе князя сквозила ненависть. Профос и стражи с факелами даже не шевельнулись. Страх покинул их души. Веления царственного самодержца были для них сейчас не более чем криками безумца.
Глаза Айвена метали молнии. Он вскочил со своего трона, прорываясь через ряды неуспевающих расступаться стражников к эшафотам. Он сам зажжет пропитанные маслом вязанки хвороста, и язык этого нахала умолкнет навсегда.
Прикованный Брион лишь рассмеялся. На губах юноши играла довольная улыбка.
- Ублюдок! – бесстрастная личина государя Айвена испарилась. Его полнила ярость. Вырвав у ближайшего к себе стража церемониальное копье, князь, коротко размахнувшись, метнул его в грудь Бриона.
Блеск стальной капли наконечника. Пробитая грудь и кровавый хрип… Лютня падает из вмиг ослабевших пальцев…
Глаза молодого Бриона, которого пригвоздило к черному столбу, уже застилала серая пелена небытия, но юноша еще успел бросить прощальный взгляд на своего обезумевшего брата, перевести взор на перекошенное ненавистью лицо Айвена. Губы вместе с кровью успели выдавить “Спасибо, князь…”, и душа рванулась прочь…

Взгляды, сначала недоуменные, потом гневные и бичующие - Айвен чувствовал себя как загнанный зверь. Руки, тянущиеся к оружию, тихий шелест клинков, взлетающих из ножен – князь сделал несколько шагов, неуверенно пятясь под прикрытие своих телохранителей.
- Падаль! Стервятник! – в праздничные золоченые доспехи князя ударил камень. Какая-то женщина, за неимением оружия взяла в руку булыжник. – Изверг! Убийца! – подхватила толпа, качнувшись в едином порыве…

---------------------------------------------------------------------------------
Текст песни – Тэм Гринхилл

Опус №4. Пронзи мое сердце

- Что это, Лер? – нежная рука Милианы коснулась небольшой царапины на руке любимого.
- Да так ничего. Досталось от волка, – все в округе знали – Лер из Хербена в одиночку и на медведя ходил. Мужества и умения ему не занимать, – Пустяковая царапина. А вот за шкуру этого серого, я так думаю, мы немало монет выручим, – и юноша весело подмигнул своей прекрасной Миле.
***
- Ой, матушки! Ой, батюшки свет! Помогите люди добрые! Кто-нибудь!!! – молодой голос, надрывно голосивший о помощи, оборвался в тени лесов. На окраине небольшого городка вспыхнуло светом лучин пара оконцев, но в столь глухой ночной час никто не решился покинуть своих родных.

- Ещё одна, - голос командира городского ополчения был сух и спокоен. Констатация очередного убийства и ничего более. Этот, двадцатый по счету труп принадлежал молодой девушке и не дал никакой новой пищи для размышлений. Все та же прокушенная гигантскими зубами шея, все те же глоданные бедра. Неведомый зверь наводил страх в окрестностях славного Хербена уже несколько месяцев…

В том, что этот кошмарный монстр был порождением тьмы и исчадием ада никто из горожан даже не сомневался. Нападения на одиноких путников, которыми зачастую оказывались женщины или молоденькие девушки, в поздние вечерние или ночные часы на лесных дорогах повторялись с завидной регулярностью. Если бы это был обычный разбойник, то тогда бы все ценности не оставались на телах несчастных.
Пару раз городская стража пыталась устраивать облавы и засады, но ни одна из этих операций не увенчалась успехом. Прочесывание леса с собаками, ночные патрули – все безрезультатно.
Городской голова, не выдержав напора жителей, обвиняющих его в бездействии и нежелании справиться с нежданной напастью, отписал-таки в столицу, прекрасный Шельн. Из стольного града со всевозможной скоростью прибыла пара охотников, специализирующихся на истреблении клятых порождений ночи, как упырях кровососных, вурдалаках, нетопырях перепончатых и тому подобных богопротивных существ.
В седельных сумках этих двоих покоились скрытые от посторонних взглядов до поры до времени пузырьки со святой водой, благословленной самим архиканоником Шельнским, и серебряные колья. Конечно, осиновых нарубить сподручнее, да и ношу лишнюю таскать еще то удовольствие, но зато серебро надежнее. Мало ли какой супротивник встретится. Оголовки белооперенных стрел в заплечных колчанах так же отливали тусклым лунным светом.
Лица мужчин были предельно серьезны и сосредоточены. На приветственные возгласы горожан, что, мол, теперь-то проклятущего трупоеда приструнят, и его голова украсит позорный столб у центральных врат города, ни один из охотников даже бровью не повел и не ответил ничего. Они приехали сделать свою работу, а не хвалебные речи выслушивать. Слова в карман не положишь. Все-таки в этом у золота было неоспоримое преимущество.

…Этим же вечером две тени скользнули в сумрак прилегавшего к городскому частоколу леса…

***

- Лер, милый, ты куда на ночь глядя? – обеспокоенный взгляд Милианы, затаенный страх за него, замерший в глубине черных как сама ночь глаз, заставил его застыть на пороге.
- Миль, да ты чего? У меня ж силки! – юноша нахмурился, – Сколько раз ходил - ничего не случалось, а ты опять за свое. Кроликов лопать так мастерица!
- Ага! – Миля шмыгнула курносым носиком и надула пухлые губки, – Ты за порог, а у меня сердце кровью обливается. Не щадишь ты моих чувств.
“Чудо как хороша, когда злится!” – в другой раз Лер, может быть, и передумал. Красные как маков цвет губы призывно манили к себе и просили остаться у домашнего очага. Но сердце в груди зло толкнулось один раз… другой…
- Пойду я, родная. Через пару-тройку часиков вернусь, - и деревянная дверь, тихонько скрипнув, вновь оставила красавицу Милиану наедине с ее переживаниями.
Нет, ни через час, ни через два Лер не возвратится. Не скрипнет привычно так и не смазанная дверная петля. Очередной раз болеть сердцу, опять гореть лучине в горнице у окошка до самого рассвета. Раньше ждать бесполезно.
Душа чувствует беду, но разум отказывается верить в кажущиеся очевидными факты. Уверена Миля – завтра вновь найдут мертвого, снова безутешная мать, жена или сестра проклянет убийцу, обливая горючими слезами тело того или той, кого уже не вернуть… Но нет! Это не может быть Лер!
А давящий страх обручем сковывает сердце. Страх не за себя, страх потерять любимого, единственного дорогого ей человека. Кто она без него?

***

Луна. Снова ты со мною, моя вечная холодная спутница. Твой свет равнодушно льется с небес, серебря пролегающую под ногами тропу, которая причудливо извивающейся нитью ведет в такой сладкий мрак под сводами леса. Какой неведомый клубок прокатился по земной тверди, выстлав мне дорожку.
Ветер свистит в ушах и загривке. Холм. Как причудливо танцует тень на колышашихся стеблях серебряной травы. Свобода полнит грудь, душа стремится вырваться наружу, разорвав тесные оковы. Ещё пара секунд, а внутри все готово разорваться от первобытного восторга. С губ срывается то ли рычание, то ли вопль. А-уууу… Ау-ау-ау-аууууу…
Лес. Стволы деревьев причудливо изогнуты, словно тела, корчащиеся в муках, молящие о пощаде. Напрасно боитесь, мои бессловесные друзья. Я не по вашу душу. Топор остался в сенях. Ныне мне не нужна пища для огня, сейчас я хочу есть сам.
Небольшая полянка, залитая бледным сиянием. Ни одной тени, только оттенки серебра от белого до практически черного. Даже моя собственная тень куда-то исчезла. Наверное, отстала, но ничего, еще успеет догнать…
Но что это? Их двое. Залегли в зарослях кустарника. Как все размыто. Ничего не разобрать. Ах, луна, из бесстрастного холодного спутника ты превращаешься во врага. Ведь я виден как на ладони, в отличие от этих двоих.
То ли это путники перехожие, расположились на ночлег, а то…
Звонко хлопают тетивы, воздух разрывают два стремительных росчерка стрел. Как же больно! Хорошо еще, что один промазал. Но засевшая в левом предплечье стрела горит таким огнем, что хочется кататься от боли. Значит, вы по мою душу, любезные государи… Ну мы еще посмотрим кто кого!

***

Рассветный час, и тихо скрипит открывшаяся дверь. Лер вошел почти неслышно, неся на левом плече тушки четырех добытых им кроликов.
Как всегда… Практически догоревшая лучина на столе и покрасневшие заплаканные глаза Милианы. Правая рука сбрасывает ношу на пол, стараясь не задевать левого предплечья. Хорошо, что рубашка скрывает ужасную рану, которую нанесла ему стрела. Он едва сумел вырвать древко вместе с наконечником из тела. Вроде и не слишком глубокое ранение, но оно причиняло такие мучения, словно оголовок был смазан каким-то ядом. Обычно к утру не оставалось даже царапин, а тут почерневшая корка, под которой пульсируют сгустки боли.
- Ты опять не спала? – даже голос будто не свой. Хриплый, словно карканье ворона.
- А ты опять спрашиваешь? – Миля бросилась на шею к юноше, прильнув головой к его груди.
Короткая гримаса боли промелькнула на лице. Хорошо еще, что Милиана не видит.
– Я так боялась за тебя, Лер… – она говорила очень тихо, а на душе юноши скребли
кошки. Но зову плоти и природы он не мог противиться, насколько страстным не было бы его желание.
- Со мной все в порядке, малышка. Все в порядке… - губы коснулись ароматных волос девушки, в которых чувствовался вкус дома, чего-то сладкого, теплого и родного.
- Как же я люблю тебя! – превозмогая боль, он стиснул ее в горячих объятиях, покрыв заплаканное лицо поцелуями. Если бы его губы могли навсегда высушить эти два соленых ручейка, берущих начало в черных бездонных провалах...
- Я тоже люблю тебя больше самой жизни, Лер! Без тебя мне не жить… - Милиана ответила на его поцелуй с такой страстью, что ее огня хватило бы, чтобы не то что зажечь дрова в камине, но и запалить сам дом.
А потом было хорошо… И плевать на рану.

***

- Не смотри, дорогая! – Лер прикрыл Милиане глаза. Зрелище и в правду было отвратительным, но не могли же стражи запретить кому-либо смотреть на происшедшее. Собралась чуть ли не половина Хербена.
Это ж надо, охотнички-то столичные, и те не преуспели! Вона как проклятущий с ними... Такого раньше не случалось. Прокушенными шеями и раздробленными позвонками дело на сей раз не ограничилось. Кольчуги на воинах и те были разорваны. Тела представляли из себя два кровавых ошметка: в разные стороны торчали клочки мяса, белели кости. Внутренности были разбросаны по всей поляне.
- Да не волнуйся, стерплю, - Миля убрала ладонь юноши от своего лица, бросила взгляд и тут же в ужасе прижалась к своему возлюбленному. Кошмарней картины ее глаза еще не видели.
Оружие поверженных охотников на нечисть лежало рядом с телами. Луки были изломаны, мечи так и не покинули ножен, колчаны полны. Один из павших сжимал в окоченевшем кулаке серебряный кол – острейший металлический шип футовой длины. Ладонь второго так и не удержала заветного оружия – кол лежал в метре от тела.
- Смотрите! Тут кровь! – толпа, взволнованно вздохнув, дружно ринулась к противоположной стороне поляны. – Они ранили зверя! Вот остатки стрелы!
Милиана подошла сзади и обняла Лера, который вместе с остальными рванул к новой находке, на минуту оставив любимую возле тел. Правая рука девушки скользнула за спину, будто поправляя завязку на платье.
- Смотрите, серебряный наконечник почернел. Оружие нашло проклятую плоть! Нужно найти и добить зверя!
Но след кровавых капель терялся в глубине чащи и вскоре окончательно оборвался. Отправленные головой многочисленные отряды прочесывали местность, но большая часть горожан разочарованно потянулась обратно к городу. Зверь вновь ушел.

***

- Опять на ночь глядя? – руки в боки уперты. Взгляд грозен. Но разве это его остановит?
- Ну, сколько можно? – неужто предстоит ссора... Очень бы не хотелось, – Миль, ничего со мной не случится, я только к силкам и все!
- Ладно, иди… - девушка обессилено опустила руки.
Что-то больно быстро сегодня сдалась. Привыкает.
- Ничего с ним не случится… - это уже на пороге. – А с другими? – слова еле слышны, их заглушает всегдашний скрип двери.

Всевеликие боги, до чего же страшно! Каждая отброшенная тень кажется подкрадывающимся чудовищем. Рука до боли стискивает холодный металл. Тридцать сантиметров заговоренной стали и любящее сердце – вот и все её оружие.
Но она должна знать, должна убедиться… Неужели, она возлюбленная этого кровожадного монстра, который наводит страх на всю округу? От осознания этого хотелось выть. Рана. Более чем странная рана, почерневший и пульсирующий комок. Рана от заговоренного оружия охотников. Но Лер так клятвенно уверял ее, что это просто сильный ушиб и ничего более…
Вот он, этот тихий шорох за спиной. Шуршание подкрадывающейся смерти.

“Еда. Настоящая, а не те два жилистых ублюдка, что мне кишки выпустить хотели”, – привык Лер подкрадываться сзади, чтобы не смотреть в глаза жертвы. Но девушка внезапно резко развернулась, и оборотень застыл подобно каменному изваянию.
- Миля? – губы не хотели слушаться, а глаза – верить.
- Узнал. Так чего ждешь? – злые слезы и туман в душе.
- Ннет… Я не ххочу, нне могу, не буду… - пара неуверенных шагов назад.
- Уверен? Кому теперь ты нужен? Уйдешь сейчас – тебя будут гонять всей округой, пока не найдут. Я расскажу, кто ты есть на самом деле. Так что лучше убей, как убил мою любовь! – колени подкашиваются, и рыдания рвутся из груди, – Убей, Лер! Я не смогу так дальше жить, как я не смогу и жить без тебя!
- Ннет… Лучше ты… - пальцы оборотня смыкаются на запястье девушки. – Любовь я в тебе убил, так и ты убей ее во мне! Вот здесь! – острие кола, который она до сих пор сжимает в ладони, замирает напротив сердца Лера. – Бей!
- Нннет… - выражение ужаса в черных глазах. Запястье пытается вырваться из рук оборотня. – Я не могу!
- Можешь!
- Нет…
Яростный вопль затопляет округу, сотрясая даже листву на деревьях, посеребренную лунным светом.
- Сука, я тебя никогда не любил! Тварь! Ты мне всегда была противна! – слова ударяют гораздо больней любого бича. Они ранят саму душу, а не бренное тело. – Я сказал, бе…
Короткий удар сквозь рыдания. Острие достигает сердца. Кровь идет горлом, мешая протолкнуться рвущимся предсмертным словам, последнему “Я тебя люблю!”…

***

…Укол в сердце. Впрыск адреналина.
- Он будет жить? – взволнованный голос медсестры приглушенно доносится из-за плеча.
- Теперь да. Обычная передозировка героином.
- Доктор, он не наркоман, – мать Валерия, вся почерневшая и осунувшаяся, стоит, прислонившись к дверному косяку.
- Да что вы, голубушка? И героин он, наверное, с сахаром перепутал? – устало вытирая пот со лба, врач срывает с лица повязку.
Тяжелый вздох, в котором чувствуются нотки облегчения. Валерий выживет, а что может быть для матери важнее.
- Он с собой хотел покончить. Его девушка бросила…

Да. Впечатляет… Вы пишите профессионально?

ну как сказать.. до профессионала, мне на мой взгляд очень далеко.
мне предлагал один журнал издать четыре рассказа, но попросил за это денег и я отказался. в другие журнал пока не посылал.
книгописательством только начал знаниматся. все в процессе

«Тапок» будет несколько – ловите, маэстро!
Читая опус №1 на ум приходили ассоциации с Торопунькой и Штепселем, разрывающими пасть пластилиновой Красной Шапочке из одноименного мультика. Жуть, одним словом…

Опус №2: перепады настроения от раздражительности до немотивированной нежности – это нервное или алкогольное, батенька. А отношения между юной овражницей и престарелым гномом отдают педофилией (отношения между «олигофренами» и «нормальными» особями тоже как-то мудрено называются).


К «опус №4»: при отравлениях опиатами (к которым относится героин) проводят совершенно другую терапию (антагонисты опиоидных рецепторов, инфузионная терапия, ингибиторы холинэстеразы; при необходимости – искусственная вентиляция легких); адреналин в сердце уже никто не вводит: сложно и малоэффективно, проще его в интубационную трубку вогнать в виде аэрозоля.

Что действительно радует, так это разноплановость персонажей – от людей до тех же гномов.

Опус №3: очень хорош и слишком не похож на остальные… Вы ли его писали, Вольный стрелок?

Классные тапочки. Удобные, мягкие...



не было никаких "отношений". просто "мы в ответе за тех, кого приручили"(с)Экзюпери
только несколько иная грань, что тех, кого мы приручаем - тоже не обычные игрушки

я в заумной медицине не силен, но, знаете, и сейчас адреналин колят. экстренная помощь на дому

он самый.

дальше будут рассказы без таких трагичных концовок, вроде..

Опус №5. Загадай желание!

…Полшестого. Лина разочарованно посмотрела на стрелки часов на запястье. Скоро ужин, а значит - очередной день раскопок окончится, а она так ничего и не нашла. Что же ей так не везет…
Хотя, есть еще тридцать минут. Может, все-таки удача улыбнется ей...

- Ой, Тали, смотри какой кувшинчик! – сверкающие от радости глаза Лины оторвались от чудесной находки. – Иди сюда, посмотри!
Талира оказалась рядом одним прыжком.
- Какая прелесть, Лин! – глаза старшей сестры тоже загорелись восторгом.
- Ага… И, похоже, ужасно древний! Смотри, какие странные надписи, - пальчик Лины скользнул по боку кувшина, украшенного причудливой гравировкой, за которой проступали загадочные символы. – Я таких, никогда не видела.
- Дай-ка посмотреть поближе! – руки Талиры потянулись находке из прошлого, но Лина шлепнула по приближающейся загребущей ладони.
- Я нашла, я и папе покажу! – и она показала Тали язык. – Вот он обрадуется! А то все ты, да ты… - Лина обиженно надула свои пухлые губки. За две недели раскопок в курганах, было найдена уйма интереснейших вещей, представляющих огромный интерес для науки. Но Лина еще не нашла ничего.
- Вот дуреха… Я ж только взгляну… - Тали произнесла это с такой нежностью, что ее младшая сестренка, которой едва исполнилось двенадцать лет, не стала препятствовать, когда руки Талиры приняли из ее ладоней кувшинчик.
- Пыльный-то какой. Ничего не разобрать! – Тали поднесла кувшинчик поближе к источнику света – мощному фонарю, что освещал внутренности небольшой пещерки, в которую они с сестрой забрались. – Протереть надобно… - и девушка, не раздумывая, провела рукавом по мутной бронзовой поверхности. Раз, другой, третий…

Фонарь погас, и пещерка погрузилась во тьму.

- Тали, ты здесь? – дрожащий голос Лины выдавал ее волнение и едва сдерживаемый страх.
- Да здесь, здесь! – голос старшей сестры был несколько раздраженным. Надо же было этому треклятому осветительному прибору погаснуть в самый неподходящий момент. От неожиданности она даже кувшин из рук выпустила. Была лишь одна странность – звука падения она не услышала. Быть может, он потонул в испуганном вскрике Линки…
Нет, ну надо же такому случиться. Теперь и выход искать на ощупь придется. От злости Талира даже сплюнула.
- Тали, это ты? – испуганный голос сестренки раздался совсем рядом. Молодец, сориентировалась. Нашла по голосу.
- Я, конечно, кому же еще здесь быть! – улыбка промелькнула на лице Талиры. – Мы же одни тут были, дуреха. А ты от страха уже штаны поди замочила…
- Да ну тебя! – Линка была уже рядом и с удовольствием шлепнула сестру по невидимому заду. Страх прошел. – Ну боюсь я темноты, боюсь… А тебе лишь бы поиздеваться!

Во мраке раздался сухой кашель, и мягкий свет озарил своды пещеры…

- ОЙ! – дружно вскрикнули сестры.
Лина первой опомнилась от шока. Невесть откуда появившийся мужчина выглядел, мягко говоря, странно. На нем были просторные шаровары черной невесомой ткани. Верхняя часть туловища обнажена, и было заметно, как под медно-красной кожей играют внушительного вида мускулы. Плечи украшает мудреная татуировка, извивы орнамента которой переходят на спину незнакомца. Голова выбрита начисто. Лишь посредине торчит пучок волос, по форме чем-то напоминающий конский хвост. В ушах болтаются целые гроздья колец и серег.
- А вы… вы кто? – голос слегка дрогнул. Происходящее до боли начинало напоминать сюжет детских сказок. – Джинн?
- Не совсем. - Незнакомец улыбнулся и почтительно склонил голову. - Я ифрит! Джалас. К вашим услугам, – он еще раз поклонился. - Вы освободили меня, поэтому, согласно канонам древних, я обязан исполнить три ваших желания, после чего буду окончательно свободен.
- Любые? – вот и Талира, наконец, пришла в себя и раскрыла рот. Голос выдавал крайнее возбуждение. Девушка тоже помнила сюжеты детских сказок про Алладина и его волшебную лампу.
Ифрит склонил свою лысую голову с “конским хвостом” в согласном молчании.
Глаза Тали жадно заблестели. Она повернулась к сестре, заключив ее в объятия.
- Линка! Ты представляешь, как нам повезло! Это же золотая жила! Мы можем пожелать чего угодно. Все богатства мира могут лежать у наших ног. Больше не придется работать, копаться в земле, чтобы получать жалкие крохи…
Двенадцатилетняя Лина с удивлением наблюдала за сестрой.
Нет, ну ведь бывает же… На пять лет меня старше, да и гораздо умнее должна быть, а такую чепуху мелет. Ведь сколько раз говорил отец: не в деньгах счастье! Не купить его ни за какие богатства!
А вот попробуй сейчас скажи это сестре – на смех подымет. Все, уже поплыла, мечтательница… Забыла, наверное, чем сказки-то кончались! Как хорошо, что я помню…
Талира тем временем уже раскрыла рот, чтобы объявить освобожденному им ифриту, свои желания. Лина едва успела ее дернуть за рукав.
- Мне хоть одно оставишь. Тебе и двух хватит, - Тали лишь отмахнулась. Мол, не мешай. Конечно, оставлю. Последнее.

…Ох, и нажелала ты сестрица! В сказку попасть захотелось? Восточной царевной стать? И богатства-то несметные, от которых сокровищница ломится, у тебя есть. И дворец с кучей подданных, что тебя чтят и любят.
А я стою теперь посреди всего этого великолепия и не понимаю тебя.
Зачем?
Наверное, этот ответ на этот вопрос ты и сама не знаешь. Спроси тебя через пару дней, и ты лишь сокрушенно разведешь руками. Другой дело, что удалось бы тебе прожить эти несколько дней? Вон, как хитро блестят глаза у этого Джаласа. Стоит рядом с твоим троном и улыбается во весь рот.
Не так просты они, ифриты. Желания, подобные твоим, всегда обращались против загадавшего. Вижу я, как твои “подданные” проверяют, как ходят вороненые ятаганы в ножнах. А ты купаешься в лучах нахлынувшей славы и тонешь в лести…
- Осталось только твое желание, маленькая принцесса! – Джалас подобострастно поклонился. Видно, уж очень на волю хочется. А нам, что? Погибать здесь, в этом иллюзорном мире грез? Ну, уж нет…
Глаза Лины скользят по запястью. Шесть часов. Всего полчаса прошло.
- Ну же, загадывай скорее! – ифрит старательно изображает уважение и покорность. А в глазах все тот же странный хитрый блеск.
Эх… прости меня, Талира, за твои мечты, что я сейчас разрушу. Прости, краснокожий кудесник. Придется тебе ждать кого-то еще, кто, быть может, подарит тебе свободу…
- Хочу, чтобы время вернулось на полчаса назад!
- ЧТО???
… Ага! Удивлен! Что, съел? Ишь, как взбеленился. И голос-то громыхает, и глазища молнии мечут… А ничего ты не сделаешь. Повязан ты своими непонятными законами. Придется выполнять!
- Хочу, чтобы время вернулось на полчаса назад! Не расслышал что ли? – задорная улыбка еще успевает появиться на лице, прежде чем мир вокруг начинает свой бешеный калейдоскопический танец. Словно неведомый режиссер отматывает пленку в обратном направлении, выискивая нужный дубль. Кадры меняются настолько стремительно…
***
…Полшестого. Лина разочарованно посмотрела на стрелки часов на запястье. Скоро ужин, а значит - очередной день раскопок окончится, а она так ничего и не нашла. Что же ей так не везет…
Хотя, есть еще тридцать минут. Может, все-таки удача улыбнется ей...

- Ой, Тали, смотри… - фраза оборвалась. Это уже было. Зря она думала, что это всего лишь сон.
- На что смотреть? – Талира несколько раздраженно обернулась на голос сестры.
- Через пятнадцать минут ужин. Может, пойдем уже? Все равно тут нет ничего! – Лина улыбнулась и показала старшей свое правое запястье с часами. А левая рука уже опускала найденный, покрытый пылью бронзовый кувшинчик обратно в углубление между двух камней…
Талира улыбнулась.
- Вот дуреха… Ну, что ж, пойдем! А то ведь и без ужина остаться можно…

Опус №6. Дорогами сказок

- Ты чьих будешь, милок? - кривая старуха с метлой в руках, хитро прищурилась единственным глазом, на время остановив свое лихое занятие по избавлению асфальтовой дорожки от пыли и мусора.
- Домой идем, бабуль, - молодой человек в черной одежде был вежлив, - да, видимо заплутали... не поможешь сирым? Долину Магов ищем... - в глазах цвета стали плясали искры смеха. Не думал он, что возвращение в Долину будет таким долгим.
- Папа, кто это? - из-за плеча мага (а кем же еще мог оказаться сей путник на тропах Межреальности) выпорхнула что-то до боли напоминающее жемчужную драконицу.
- Не знаю, дочка, - молодой чародей покачал седовласой головой, - да и не важно это, лишь бы до дому дойти.
- Откель путь-то держите? - старуха смачно сплюнула в донельзя большущую урну, что по форме больше напоминала ступу. Только пестика не хватало.
- С Краба Затонувшего, - протянул маг, - может, слыхивали?
- А! Как же, как же... Кто мимо не проходил, все о вас талдычили, - старушенция заулыбалась во весь рот, явив миру оставшиеся три гнилых зуба, - давно уж ждем вас! Значится, пойдете прямо и направо. Там старичка одного увидите, у него спросите, куда дальше.

- Папа, ты думаешь, этой бабушке можно было доверять? - драконица парила метрах в десяти над магом в черных одеждах. Взмахи ее жемчужных крыл гнали на чародея тихие воздушные волны, колыхали полы его мантии.
- Думаю, да, Аэсоннэ. Не знаю, откуда у меня это ощущение, но чувствую, что мы идем по правильному пути.
- Хорошо, папа...
Седовласый только улыбнулся в ответ. Привыкла дочка не верить никому, кроме него, Фесса, и себя самой...

По левую руку пузырились скалы. Сначала маг подумал, что у него начались зрительные галлюцинации. Но нет - поверхность камней была подернута маревом всех цветов радуги, которое постоянно менялось: то проваливаясь вглубь, то вздымаясь локальными горными шпилями. К тому же скалы постоянно перемещались, хаотически меняя направление и скорость вращения.
"Словно танец исполняют" - мелькнула мысль.
Время от времени на "поверхности" Танцующих Скал, как их назвал про себя Фесс, вырастал пузырь, так похожий на обычный мыльный, что так любят надувать малые детишки. Лопаясь, этот шар издавал звук, очень схожий со стонами умирающего.
"Это не то..." - маг двинулся дальше. Его взгляд обратился в противоположную сторону. Тропа делала предрекаемый доброй бабушкой изгиб вправо.
"Не обманула..."

"Какие сюрпризы преподносит судьба!" - перед Фессом и Аэсоннэ, словно из ниоткуда, появилась юрта не юрта... чум не чум... Но перед этим загадочным сооружением, паря в воздухе в позе лотоса, потягивал стоящий на земле кальян старичок в белых шароварах и такого же цвета тюбетейке. Его глаза, уголки которых были испещрены морщинами, были прикрыты от блаженства. Седая борода торчала удовлетворенной лопатой.
- Папа, прям вылитый Хоттабыч из детских сказок... Помнишь, ты мне рассказывал? - драконица перекинулась в облик маленькой девочки с удивительными жемчужными волосами, и взяла волшебника под локоть.
Фесс поморщился. В его представлении Хоттабыч был несколько иным. Иль, быть может, это доблестная Клара Хюммель утаивала несущественные на ее взгляд детали...
- Кхмм... - Фесс прокашлялся, пытаясь привлечь внимание старика, который, видимо, погрузился куда-то очень глубоко. Предположительно - в нирвану.
В ответ седобородый с шумным "пффф" выпустил дым в лицо магу, но глаз не открыл.
"Что же ты куришь-то, гад такой!" - маг втянул в себя воздух. Определенно, в кальяне у старичка находился не табак...
- Уважаемый! - пришлось даже потормошить старикана за плечо, чтобы тот, наконец-то, соизволил продрать свои зенки.
- Што? Хто тут? - раздался визгливый голос, и подслеповатые глаза уставились на Фесса и Аэсоннэ, - чего хотитя, отроки?
"Вот укурок долбаный!" - чародей уже пожалел, что подошел к этому старому наркоману. Белки глаз старика были испещрены красными прожилками. Правы были его дружки-балбесы из Академии - хорошей травы много не бывает.
- Дедуль, нам сказали, что ты нам дорогу покажешь. Домой мы идем... - а в голове забилась мысль, - "Неужели, эта старая карга обманула! А ведь не почуял подвоха... Опять ты облажался, некромант!"
- А... милы мои! - "Хоттабыч" ухмыльнулся, - а я уж и заждался! Все давным-давно готово. Вооон там, - старик неопределенно махнул рукой себе за спину, - сами дойдете или вас "вжжжикнуть"?
- "Вжжжикнуть"? - тут следовало насторожиться, что маг и не преминул сделать. Может, этот наркозависимый еще и извращенец к тому же...
- Ну, телепортировать, непонятливый ты мой! - дед махнул рукой, - Эх, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя... Тассельхоф, тот только об этом и просил. Знаете Тассельхофа? - старик вызывающе уставился на мага и драконицу, - Ну, кендер! С этими.. как их.. с Маджере все шастал!
Фесс и Аэсоннэ только покачали головами. Имя было незнакомым.
- Так что, "вжжжикнуть"? - старик еще разок с наслаждением пыхнул кальяном. В воздухе поплыл дурманящий сладковатый запах.
- Ну "вжжжикни"! А то вдруг потеряемся!
- Ох, и молодежь пошла... - старик сокрушенно вздохнул, - И чего замерли тогда? Становись рядом! Эх, где моя молодость... Трах-тибидох-тибидох! - "Хоттабыч" вырвал из бороды три волоска и одним движением порвал...
Вокруг Фесса и Аэсоннэ закрутился радужный вихрь портала...

Дед и впрямь перенес мага и жемчужноволосую девочку-дракона в неплохое место. Но это, определенно, была не Долина Магов. Путники очутились на довольно большой поляне с мягкой изумрудной травой. Окружающая обстановка настойчиво твердила о том, что они попали в какую-то неправильную сказку или чей-то горячечный бред.
За спиной пронзал фиолетовое небо древний сосновый бор, на опушке которого, кряхтя от старости, устраивалась на гнезде с яйцами Избушка на Куриных Ножках.
По левую руку в болоте тонули Три Богатыря. Илья Муромец и Добрыня Никитич крыли матом Алешу Поповича, который уже по горло скрылся в трясине. Еще немного и воду хлебать начнет.
- Рухнувший с дуба идиот! - орал Муромец, - Кто тебе сказал, что от камня-указателя нужно ехать именно так?! Не прямо, не направо, не налево, а на северо-запад, видите ли! Полудурок!
- А почему полудурок-то? - Алеша едва успел отвернуться. На него в который уже раз норовила прыгнуть и поцеловать в губы пристроившаяся на ближайшей кувшинке царевна-лягушка. - А ты уйди, тварь! Не то я за себя не ручаюсь. Еще с земноводными не целовался! Иди тренируйся вон, на кошках! Он кивнул в стороны Илюши и Добрыней.
Лягушка обиженно надула щеки, но промолчала.
- Полудурок почему? - Муромец еще раз сплюнул от досады, в очередной раз метко угодив в глаз незадачливому Поповичу, - Потому как я, старый дурак, поверил тебе! А я в два раза тебя старше!
И пошел дальнейший обмен любезностями...
Справа вздымались горы. Там располагался вход в древнее королевство гномов - Морию. Но ворота были закрыты. Иначе как объяснить, что семеро отважных рудокопов отчаянно пытались пробить скалу на месте ворот тараном. Присмотревшись внимательнее, Фесс понял, что таран - это окоченевшее тело Белоснежки.
Гномы, на время устроили короткий перекур, выколотили пепел из трубок, и вновь принялись методично осаждать Врата Мории с помощью своего "тарана". Каменные створки начинали трещать и осыпаться мелкой крошкой... Из образовавшейся трещины показалось хмурое лицо Гэндальфа Серого. Можно было бы сказать - Чрезвычайно Cерого, вследствие его хмурости.
- Вам же Всеобщим языком было сказано "Занято"! - далее последовала непереводимая игра слов с использованием эльфийских идиоматических выражений. Из-за спины серого мага подбадривала четверка хоббитов - малышей, пусть и малого роста, но со взглядом горящим...
Вдали, на расстоянии метров ста, в напрасной надежде превратиться обратно в добра молодца бился об землю Финист Ясный Сокол. Одно крыло было неестественно вывернуто, перья на разбитой голове топорщились, правый глаз заплыл, но Финист не оставлял своих безуспешных попыток.
В небе над Финистом кружил Змей Горыныч, раздумывая как бы проще расправиться со своим будущим обедом. Похоже, что Ясному Соколу оставалось жить считанные мгновения. Горыныч, плотоядно раззявив все три пасти, рванулся в крутое пике...
- Папа, это что, Долина? - Рысь-младшая недоуменно подняла глаза на Фесса, - ты мне рассказывал совершенно иное.
- Нет, Аэсоннэ, не Долина это вовсе, - ответить Фессу не дал чей-то приятный тенорок, раздавшийся за спинами путников, - но теперь это ваш дом.
Волшебник и его дочь-драконица одновременно повернулись к говорившему. Перед ними стоял невысокий паренек лет четырнадцати. Каштановые вихры смешно топорщились на его голове, но карие глаза смотрели весело и задорно.
- Теперь это ваш дом, - повторил он, улыбнувшись, - так что обустраивайтесь. Лично от себя порекомендую поселиться вооон там, - и махнул рукой в сторону морийских Врат, - и компания подходящая и воздух чистый... горный... я уже и подвинул кое-кого оттуда.
- А вы кто, уважаемый? И что это за место? - в голосе Фесса было смирение. Он просто знал, что так надо.
Паренек улыбнулся и машинально поправил непослушные вихры.
- Читатель меня зовут... А место - Книжная Полка.
На глазах у Фесса и Рыси у подножия гор выросла гигантская Черная Башня.
- Добро пожаловать домой, некромант!

***

Перевернулась последняя страница, и Читатель, с сожалением вздохнув, закрыл книгу. Спустя пару мгновений томик "Войны Мага" занял заранее выделенное место на полке, рядом с Властелином Колец и другими сказками...
Когда-нибудь придет время, чтобы пересилить себя и вытряхнуть пыль с корешков тех книг, что покоятся на Полке... перечитать еще раз. Но пока Читатель думал о другом - новой покупке в книжном магазине.
На столе лежал двухтомник "Хроник Амбера" - Янтарного Королевства Роджера Желязны...

Откройте секрет Вашего допинга, Вольный стрелок!

И книги на полке упорядочьте каким-либо образом, пожалуйста! Кэр под ручку с Бабой Ягой и Хоттабычем смотрится экстраординарно...

пиво и хорошее настроение
а Полка - это общее понятие. имеется ввиду просто вереница прочитанных книг

Догнать и перегнать!!! Даешь еще опусов, поэм, рассказов etc!!! У меня уже не только тапки - валенки наготове...

Опус №7. Любовь и стрелы

На втором этаже тихо скрипнула дверь, и на лестнице раздались шаги спускающихся влюбленных. Хозяин на время оторвался от “излюбленного” занятия – протирать фужеры и кружки – и обернулся к новой счастливой паре.
- Уже уходите? – в карих глазах владельца мотеля отразилось довольство.
- Да, спасибо вам за все, мистер Дженнингс! – парень и девушка, совсем юные и такие прекрасные, в один голос поблагодарили добродушного хозяина, который вчера предоставил им самый шикарный номер из всех когда-либо виденных ими.
- Будьте счастливы… - протянул в ответ владелец гостиницы, но влюбленная парочка уже не слышала его слов. За их спинами закрылась входная дверь, и хозяин подавил тяжелый вздох. Работа купидона отнимала очень много сил. Творишь для остальных сказку, пробуждаешь чувства…
- Устал, милый? – на плечи легли нежные руки Сильвины, его супруги и помощницы, младшей амуры, - Может, чаю выпьешь или взвара верескового с медком?
- Да ничего необычного, дорогая, - Хайбери накрыл ладонь Сильвины своей, - ординарный случай. Лучше принеси-ка мне журнал.
Амура надула губки, и Хайбери улыбнулся. Ей-богу, когда изображает строгость и сердитость, она еще прекраснее.
- А потом я с удовольствием выпью твоего взвара, - добавил он спустя секунду, - но, ведь ты же сама понимаешь, что отчетность… - Дженнингс виновато развел руками.
- Да ну тебя! – Сильвина фыркнула. Ее легкое раздражение прошло в мгновение ока. Взмахнув широким подолом платья небесного цвета, амура отправилась в кабинет мужа, к несгораемому шкафу, где посреди кип пергамента лежала и ждала очередную запись толстенная книга в темно-синем переплете.
- Не забудь перо и чернила, пожалуйста!
- И сам бы сходил, не переломился! У меня не четыре руки! Пора слугу нанимать, чтоб журналы тебе таскал… чернильницы… - голос Сильвины из дальней комнаты доносился слегка приглушенно, а последние слова потонули в скрипе открываемой дверцы шкафа.
Впрочем, когда амура вернулась, неся в руках увесистый том годовой отчетности, то чернильница и перо все же не были позабыты ею в кабинете.
- Я люблю тебя, дорогая! – Хайбери запечатлел поцелуй на губах жены, принимая из ее рук тяжелую ношу.
Запись №9999. Сидни и Мирра. Гарантирован счастливый брак. Предположительно детей будет трое: мальчик и две девочки.
- Знаешь, милая, - трактирщик-купидон бросил в мусор использованное перо и закрыл чернильницу, - следующая пара будет для нас маленьким юбилеем…

***

- Ну, и за каким ты приволок меня в это богами забытое место? – русоволосая девушка обернулась на своего спутника, - «Колыбель Чувств»… Просто не знаю даже, куда себя деть от наплыва романтики!
- Дара, послушай, это прекрасное место, где… - стоящий рядом с девушкой парень, казалось, пропустил мимо ушей сарказм в словах подруги, - где мы сможем отлично провести время.
- Знаешь, Макс, в городе мы бы тоже могли неплохо развлечься. У Вольдемара на субботу как раз вечеринка была намечена, - в изумрудных глазах Дары плясали злые огоньки, - а ты меня затащил черт знает куда!
- Но ведь ты сама хотела увидеться. Это не моя идея была, - парень прищурил правый глаз, глядя на девушку.
- Если б я знала, – русоволосая уперла руки в бока, - то еще дважды бы подумала! Лучше бы с Эндрю пошла развлекаться. Он, как раз, мне предлагал к Вольдемару нагрянуть.
- Ну, и шла бы ты со своим Эндрю, куда глаза глядят! От меня тогда тебе чего надо было? – юноша махнул рукой и, отвернувшись, зашагал к двери мотеля, - У меня от твоих выходок уже крыша едет.
- Мааакс…

Хайбери нахмурился, взглянув на жену. Сильвина нервно теребила нижнюю губу, как всегда, когда о чем-то глубоко задумывалась.
- Что скажешь?
- Тяжелый случай… может наверху, - амура возвела очи горе, - ошиблись. Не похоже, что эти двое созданы друг для друга.
- С чего ты так решила? – он пожал плечами, - Молодой человек прямо-таки пылает.
- Зато подруга у него… - Сильвина сокрушенно покачала головой, - Знаешь, какую мысль я у нее обнаружила? Порой, она готова выйти замуж за первого, кто ей это предложит.
- Ситуация… - Дженнингс недоуменно почесал затылок, - Деваться-то некуда, будем работать…

Дверь мотеля резко распахнулась, и вошедший темноволосый юноша раздраженно прошествовал к стойке. Следом вошла девушка с несколько виноватым выражением на милом лице.
- Меня зовут Дженнингс. Чем могу быть полезен? – на лице Хайбери играла приветливая улыбка.
- Номер. Вернее два номера. Одноместных! – в глазах парня таилась обида. На свою подругу он даже не обернулся.
- Мася… - русоволосая подошла сзади и взяла парня под локоть, - ты рассердился на меня что ли?
- Отстань, прошу тебя! – парень мягко высвободил руку, - Ну так что там с номерами? – он вперил взгляд своих серо-голубых глаз во владельца мотеля, который изучающее разглядывал парочку.
- К сожалению, молодой человек, все номера только на двоих…
- Тогда два двухместных номера!
-… и свободен сейчас только один. Брать будете? – Дженнингс хитро посмотрел на девушку, которая несколько смутилась от такого взгляда.
- Будем!
- Нет!
Все-таки девушка успела раньше.
- Сильвина! Ключи от седьмого номера, будь добра… - Хайбери расцвел лучезарной улыбкой.
“Вы, голубки мои, еще поворкуете…”

Высокая резная дверь из темного дуба тихо скрипнула, створки разошлись, пропуская Дару и Макса в роскошные апартаменты.
- Чего застыл? Проходи! – девушка нетерпеливо толкнула своего замершего в дверях спутника кулачком в спину, но тот даже не пошевелился.
- Макс! Подвинься хотя бы, – Дара, наконец, протиснулась мимо юноши и тоже застыла, изумленно раскрыв рот. Было от чего замереть.
Пол в номере был укрыт пушистыми коврами, на которых причудливо вились незнакомые, но от этого не менее прекрасные узоры. Многочисленные розовые светильники заливали помещение мягкими закатными красками. В большое стрельчатое окно заглядывали далекие облака…
В зеркальных плитках потолка дремали, ожидая своего часа, пока незримые звезды…
Последние лучи солнца золотили пристроившихся на балдахинах кровати ангелочков с луками. Даре на мгновение показалось, что одна из фигурок повернулась к ней и подмигнула.
- Откуда такое великолепие? – девушка первой обрела дар речи, - Мог бы хоть предупредить!
- Я сам не думал… - юноша, казалось, был поражен не меньше девушки. Он до сих пор не мог поверить, что многое из того, о чем он мечтал, внезапно стало явью. Губы обжег горячий поцелуй Дары, оборвавший слова.
- Спасибо… - выдохнула девушка через несколько минут.
Купидон на спинке кровати скромно улыбнулся.

***

Вечер опустился серой пеленой, и на кошачьих лапах в комнату прокрались сумерки. Светильники, словно чувствуя некую торжественность, потухли, погрузив все в тихий полумрак.
На столе, куда уже был подан ужин, загорелась пара ярких свечей. Их мягкий свет обволакивал двоих, сидевших друг напротив друга.
Пальцы юноши нежно коснулись ладони девушки, и царящая вокруг темная ночь была нарушена появлением зарождающейся из ничего звезды. Она лучилась жемчужным светом, и следом за нею вспыхнули еще сотни таких же крошечных светил, превратив потолок в безграничный океан звезд…
Пальцы Макса и Дары переплелись. Им вовсе не казалось, что происходящее вокруг является чем-то необычным. Наоборот, окружающее вносило дополнительные штрихи в то волшебство, пробуждающее чувство, что сейчас ярко пылало в груди юноши, и чей робкий язычок задрожал в душе девушки. Ее глаза с новым блеском смотрели на юношу.
- Дара, послушай, - голос Макса слегка дрогнул. Его правая рука что-то нервно теребила в кармане пиджака.

“Я думаю, у них все получится!” – в мысленном послании Сильвины чувствовалось волнение. Невидимые для Дары и Макса амура и купидон неслышно взмахивали крылышками под потолком номера.
“Не знаю”, - Хайбери задумался, - “Если что, возможны и крайние меры”, - купидон скосил глаза на выглядывающий из-за плеча лук и колчан с золотыми стрелами…

… - я лишь хочу быть с тобой. Навсегда, - Макс, наконец-то, достал из кармана то, что ждало именно этой минуты. Небольшая коробочка черного бархата. С негромким щелчком крышка поднялась, явив взгляду девушки золотой ободок с мелкими вкраплениями драгоценных камней.
Бриллианты звезд закружились вокруг в безумном танце…

“Она колеблется”, – сообщила Сильвина, - “Он первый, кто ей делает предложение, а она до сих пор не разобралась в себе. Не знает, кого же она действительно любит”.
И, действительно, огонек чувств девушки мерцал, словно уголек костра на ветру. То ли разгорится с новой силой, а то потухнет, задуваемый налетающими порывами.
С тихим вздохом Хайбери потянул стрелу из колчана и наложил ее на тетиву. Сопровождаемое короткой комариной песней золотистый росчерк метнулся к сердцу девушки.

… - я согласна! – прошептала Дара. Пляска звезд замерла, и комнату на краткий миг затопило ослепительное жемчужное сияние. Оно оборвалось спустя секунду.
Самая первая звезда, что зародилась от соприкосновения ладоней влюбленных, от энергии забившихся в унисон сердец, покинула свое место. Ее лучи коснулись кольца, что медленно ползло вверх по безымянному пальцу. Мягкий свет разбился на множество лучиков, что впитывал в себя сейчас каждый драгоценный камень на кольце, мерцая в такт ударам сердец…

***

Запись №10000. Макс и Дара…
Не закончив, Хайбери отбросил перо.
Надоело. Сколько можно решать за кого-то: любить или нет. Который уже раз этот проклятый лук и стрелы. Последнее средство… Может, любви и нет никакой вовсе? И ее попросту придумали, чтобы…
Развить мысль не дало появление амуры.
- Ты чего такой хмурый? – раздался над ухом бархатный голос. Дженнингс поднял взгляд на висящее напротив него зеркало. Вид у него действительно был не ахти.
Настроение у Сильвины, напротив, было превосходным. Она наклонилась и поцеловала мужа в щеку.
- Да так… - уныло протянул Хайбери, хотя понимал, что уклоняться от ответа все равно нет смысла. Когда Сильвина хотела что-то у него выпытать, она добивалась своего, - Размышляю.
- Ну и о чем же ты тут думал? – амура села Хайбери на колени и игриво дотронулась пальчиком до кончика его носа.
- О любви… о последней паре… о луке и стрелах… - купидон посмотрел в ясные глаза жены, - Я думал, какое право мы имеем вмешиваться в чужие отношения. Может эти двое, - Хайбери кивнул в сторону журнала с записями, - не должны были соединиться. Вдруг тем самым мы нарушили чью-то еще судьбу.
- Ах, вот ты о чем, - от улыбки амуры на душе несколько потеплело, - Можешь не волноваться на счет этих двоих. У них настоящая, искренняя любовь, зарождение которой произошло на наших глазах.
- Ты еще скажи, что я промахнулся! – Хайбери покачал головой.
- Почему промахнулся? Попал. Ты же у меня самый меткий! - Сильвина еще раз поцеловала мужа, пытаясь скрыть хитрый блеск в глазах. Впрочем, этого ей сделать так и не удалось, - Только есть одно “но”...
- Какое?
- В следующий раз проверь, что за стрелы у тебя в колчане, - довольно улыбнувшись, амура быстро поднялась с колен мужа и взбежала по лестнице в спальную.
“Причем тут стрелы”, - Дженнингс, недоуменно почесав в затылке, достал из верхнего ящика стола свой колчан. Взял первую попавшуюся, и его глаза изумленно раскрылись.
Стрела была “холостой”.

“Вот чертовка!” – улыбающийся Хайбери повесил на дверь гостиницы табличку “Закрыто” и поднялся наверх вслед за женой, - “Интересно, как давно она подменила стрелы? Ну, я ей сейчас задам…”
Дверь спальни тихо отворилась, пропуская купидона.
Работа работой, но за чужой любовью и о собственных чувствах забывать не стоит…

Опус №8. Пути господни неисповедимы


Памяти Павла “Одерона” Крылова…

Кап. Кап. Кап.
Монотонный стук капель по бокам и дну вместительной медной чаши, стоящей на полу под дырой в куполе храма, мешал сосредоточиться. Отец Одер поморщился. Веселая капель, в чьем появлении был повинен смелый осенний дождь, никак не давала ему закончить вечерний молебен. Он в очередной раз сбился. Пришлось опять начинать заново. Да роящиеся в голове мысли отягощали лишними переживаниями.
Свечи у алтаря практически выгорели. Так что если отцу Одеру хотелось сэкономить пару оных, запас которых был и без того вельми скуден, нужно было собраться с духом и силами.
Да только подумать легче, чем осуществить. Душа Одера металась как загнанный зверь. Что делать, если люди теряют веру в силы Господни, коли из прихожан остались лишь нищие, что ютятся в стенах храма, прячась от непогоды… В церкви разор и запустение… Подобные казусы донельзя печалили святого отца, но исправить что-либо было не в его силах. Он как мог выполнял свой долг перед Господом, но этого было мало.
Скрепя сердце, он продолжил.
…Ослаби, остави, прости, Боже. Прегрешения наша, вольная и невольная, яже в слове и в деле, яже в ведении и не в ведении, яже во дни и в нощи, яже во уме и в помышлении: вся нам прости, яко Благ и Человеколюбец.
Прихожане – те самые нищие – в большинстве своем не слушали священника. Кто-то ковырялся грязным пальцем в зубах, выковыривая оттуда остатки худой трапезы. Кто-то с надеждой смотрел в окно – в прорехах густых кучевых облаков, проливающихся серым ливнем, показались лучи заходящего солнца. И дождь стих, словно почувствовав, что терпение прихожан, вынужденных выслушивать бормотание святого отца и звонкую капель, срывающуюся с потолка, подошло к концу.
… Боже мой, предаю дух мой в руце Твои: Ты же мя благослови, Ты мя помилуй и живот вечный даруй ми. Аминь…
Прихожан как ветром сдуло. Пускай на улице грязь и слякоть, но в храме милостыню точно никто не подаст. А одним Святым Духом не насытишь голодный живот.
Кап.
Последняя капля присоединилась к своим товаркам, и Одер подхватил чашу, дабы опорожнить и вернуть ее на место. Дождь ночью вновь мог начаться, и ступать поутру по залитому водой полу храма святой отец вовсе не желал.
Задув оставшиеся свечи и притворив за собой приходскую бронзовую дверь, Одер направился к дому.
Ноги в сандалиях с плоскими деревянными подошвами ступали по грязи и лужам. Прошедший дождь хоть и был непродолжителен, но дороги размыл весьма. К тому же новые капли, упавшие с неба на макушку Одера, заставили убыстрить шаг. Это едва не привело к печальным последствиям. К счастью, святой отец, хоть и был отягощен вместительным пузом, которое не смог извести ни один пост, умудрился устоять на ногах и не упасть в серую жижу.
Путь его, как и каждый вечер, пролегал мимо трактира за названием «Красный Бык». Большая деревянная вывеска над дверьми сего питейного заведения потемнела от времени и дождей, но намалеванный на ней бычара с огромными рогами по-прежнему был отчетливо виден. Дверь кабака распахнулась, и чье-то тело, пролетев пару ярдов, шлепнулось лицом в дорожную грязь.
Подниматься пьяница, определенно, не спешил. Напротив, даже устроился поудобнее и, подложив кулак под голову, начал посапывать.
“Боже, благ и свят, почто ты позволил этому бедняге упиться вином крепким, став аки тварь неразумная…”
Но просто пройти мимо святой отец уже не мог. Щуря подслеповатые глаза, он все-таки разглядел лицо того, кто решил заночевать у трактирского порога. Кузнец Хаббард, гном, когда-то бывший добрым прихожанином. Позволить гному мокнуть под вновь начинающимся дождем, когда до его дома рукой подать, Одер никак не мог.
- Поднимайся, почтеннейший, - рука Одера легла на могучее плечо и в меру невеликих сил встряхнула. Хаббард прекратил сопеть и открыл покрасневшие и мутные от хмеля глаза.
- Отец Одер, - пробормотал он и снова ткнулся лицом в грязь.
Делать нечего. Пришлось, кряхтя от натуги, взвалить себе на плечи казавшееся неподъемным тело гнома и, медленно ступая, тащить его к дому. Сделав два десятка шагов, Одер понял, что и сам сейчас упадет. На лбу выступили крупные капли пота, ноги дрожали и подгибались. Хорошо, что в доме кузнеца ожидали подобного его появления. Дверь распахнулась, и жена Хаббарда, Лорка, поспешила навстречу священнику. Совместными усилиями им удалось затащить гнома, начавшего залихватски храпеть, в гостиную и положить на худой топчан в углу.
- Спасибо вам, святой отец, - голос Лорки был слабым и уставшим.
- Я впервые вижу Хаббарда в таком состоянии. Он ведь раньше капли в рот не брал, - Одер успокаивающе положил ладонь на плечо гномы, - К завтрему он проспится, и я поговорю с ним.
- Не поможет, отче, - Лорка посмотрела Одеру прямо в глаза. Священник даже ужаснулся тому, какой болью был наполнен ее взгляд.
- Что же у вас произо… - вопрос прервало слабое «мама», донесшееся со второго этажа.
- Мирра! – со всех ног Лорка бросилась по лестнице. Одер поднялся вслед за ней. Давненько он не видел веселую дочурку Хаббарда…

- После этого мы и перестали ходить в церковь, а Хаббард жестоко запил, - тихий шепот Лорки, укачивающей Мирру, был едва слышен. Бледная малышка-гнома в ее руках вновь впала в забытье. Ее ресницы слабо подрагивали, - Знахари бессильны. Оставалось лишь надеяться на чудо, но господь остался глух к нашим мольбам…
- Я не знал этого, дщерь моя, - так же тихо ответил Одер, - Почему я остался в стороне? - Его глаза печально скользнули по лицу Мирры, - неужели все настолько безнадежно?
В ответ Лорка только покачала головой.
- Не знаю, святой отец. Не смогла я придти на исповедь… И Хаббард не смог… Мы потеряли всякую надежду. С каждым днем ей становится только хуже. Каждый раз, когда я слышу ее тяжелый вздох, мое сердце само готово оборваться. Стоит только представить, что в один день ее не станет… - с глаз гномы скатились две горячие капли. И еще две… и еще…

***

Исправно, день за днем Одер навещал семью Хаббарда, проводя время у постели Мирры, читая молитвы. Сам кузнец по трезвости скептически хмыкнул и пожал плечами, после чего отправился в «Красного Быка» заливать свое горе. На увещевания Одера о прекращении чрезмерного пьянства он не обратил ровным счетом никакого внимания.
Но в глазах Лорки с каждым днем все ярче разгоралась искра надежды. Молитвы святого отца и его присутствие самым чудодейственным образом подействовали на безнадежно больную маленькую гному – на бледные щеки Мирры постепенно возвращался всегдашний румянец. А сказочные истории Одера о злых великанах-волшебниках, добрых драконах и великодушных рыцарях были гораздо действеннее колыбельных – малышка-гнома стала гораздо легче и крепче засыпать.
Сам Одер по-прежнему боялся самого худшего, но никак не мог решиться поведать об этом Лорке, которая и так готова была молиться на него как на святого. Молва о зарождающемся чуде пронеслась подобно ветру, и вскоре и остальные горожане смотрели на него как на посланца небес. Приход вновь обрел паству.
Каждый раз у постели Мирры, стоило, закрыв глаза, начать читать молитву об исцелении, Одер словно наяву видел фигуру в сером хитоне с капюшоном, склонявшуюся над кроватью девочки. И, казалось святому отцу, что каждый раз эта незримая тень была вынуждена делать несколько шагов назад. Одер боялся, что в его отсутствие тень успеет забрать душу Мирры с собой, поэтому просил саму Лорку молиться. Быть может, пройдет время, и призрак откажется от своей затеи…

-… и тогда могучий Артаульф воздел свой меч и одним ударом сразил волшебника, изо рта которого извергался огонь… - Одер и сам уже зевал. Что уж говорить о Мирре: маленькая гнома давно сладко посапывала и наверняка видела прекрасный сон – на ее милом личике играла улыбка. Даже Лорка, сидевшая у изголовья детской кроватки, задремала.
“Самому бы сном не почить…”

Мгла забытья рассеивалась. Кто-то из последних сил стискивал его рясу подле запястья, но крохотные пальцы соскальзывали. Одер открыл глаза и поймал умоляющий взгляд Мирры. Серая фигура вела девочку-гнома за собой, вверх по уводящим к звездам туманным ступеням.
- Остановись! – Одер едва успел ухватить Мирру, которую безликий дух продолжал тянуть за собой, за руку, - Богом истинным и всемогущим тебя заклинаю! Изыди нежить проклятущая!
Призрак замер, но руку девочки не выпустил. Голова, скрытая серым капюшоном, медленно, словно нехотя, повернулась к Одеру.
- Изыди, исчадие зла! – священник свободной рукой до боли стиснул нательный крест, что на груди висел.
- Смертный, - невозможно было определить, кому принадлежал безразличный голос из-под капюшона: толи мужчине, толи женщине, - Не тебе решать, кого я беру к себе.
- Господь не попустит, чтобы это ангельское чадо тебе досталось!
- Господь… - казалось, в казавшемся безжизненным голосе появись проблески эмоций, - Он дает, но и забирает. Не тебе препятствовать Его помыслам. Пути Его неисповедимы…
- Кощунство! – слова серой тени вызвали у святого отца жгучую ярость, - ежели бы это действительно правдой было, не направил бы Он стопы мои к сей душе страждущей. Не дал бы светочу Веры возродиться в душах детей Его!
- Вера для тебя по-прежнему что-то значит?
- Служение Господу есть жизнь моя. Тело и дух мой Ему принадлежат. Дело мое – нести Его свет и мудрость чадам его, Веру в силу, мощь и чудеса Его, - более искренним, нежели сейчас, Одер доселе не был, - Посему убирайся! Доколе жив я, ее душу ты не получишь!
Послышалось или фигура в сером облегченно вздохнула в ответ?
- Что ж, идем тогда… - Безликий протянул Одеру ладонь.
- Моя жизнь взамен на ее?
- Не совсем, святой брат мой… Ее, - ряса колыхнулась. Серые пальцы разжались. Ладонь распростерлась над маленькой гномой, - я приходил исцелить. Беги, малышка, возвращайся к маме и папе! Теперь ты никогда больше не будешь болеть… – голос из-под капюшона наполнился теплотой и заботой. Вскрикнув, Мирра бросилась к Одеру, но ее маленькие ручонки так и не коснулись коричневой рясы. Гнома исчезла, будто ее и не было.
- Идем, - повторил дух и откинул капюшон, скрывавший лицо, - Идем, святое чадо мое! Ведь приходил я за тобой…

В небе над городом короткой вспышкой зажглась еще одна яркая звезда…

***

- Мама! Папа! – Мирра испуганно вскочила в кровати и тут же оказалась в крепких объятиях Лорки и Хаббарда, - мне такой сон страшный снился…
- Какой, дочка, расскажи? – Лорка прижала дочку к себе еще крепче, пытаясь скрыть заплаканные глаза.
- Меня тень серая, страшная-престрашная, с собой забрать хотела, - возбужденно зашептала девочка на ухо матери, - я так испугалась… Хорошо, что отец Одер рядом был… он что-то сказал о Господе, и тень отпустила меня. Сказала, что теперь я здорова, и болеть больше не буду, совсем-совсем. А потом я проснулась… Правда, отец Одер такой хороший? Можно я расскажу ему сон, как он меня спасал? – Лорка перестала обнимать дочь, и та посмотрела ей прямо в глаза.
- Он… он ушел, милая… - губы Лорки задрожали.
- Как жаль… - Мирра наморщила носик, - а когда он вернется?
- Боюсь, что он больше не вернется, дочка… - Хаббард подхватил маленькую гному на руки и вышел из комнаты. За спиной раздались сдавленные рыдания Лорки, - он… он ушел… ушел насовсем… Ведь есть еще столько маленьких девочек и мальчиков, которых нужно защищать от злых серых теней. Но ты же не забудешь его?
- Нет, папа, - гнома обняла кузнеца за шею, - ни за что!
- И мы с мамой его тоже никогда не забудем. И другие… Все будут помнить о нем.
- Да, папа…

Вах!!! Вот это производительность…

вообще-то эти рассказы написаны еще весной. дальше - больше