Прошу кидаться тапками

Опус №1. Быть собой

Над городом и окрестностями тихо сгустились тучи, проливаясь мелким осенним дождем. Грибники были просто в восторге, но простым жителям промозглая слякоть, когда каждый второй рядом идущий хлюпал носом, пришлась весьма не по душе. Но, несмотря на непогоду, огромный муравейник мегаполиса продолжал жить в том же самом ритме. Все знали, куда, зачем и для чего они идут, и каждый старался не выбиваться из графика.
Из метро вышел невысокий человек. День за днем он повторял один и тот же маршрут. Дом – метро – работа. Серо-стальные глаза таили в глубине такую усталость, что, взглянув в них, можно было дать человеку лет шестьдесят с лишним. Хотя в действительности ему было чуть меньше сорока.
Перед глазами Семена Семеновича Разумовского или попросту Квадратыча, работника цирка с двадцатилетним стажем, в очередной раз вырос до боли знакомый купол. На карнизах ютились голуби, прячась от дождя, поэтому клоун интуитивно ускорил шаг. Хотелось быстрее проскочить под крышу, чтобы, помимо дождя, на куртке никаких других следов пребывания на улице не осталось.
Он жил. Отрабатывал свой номер. Малая песчинка посреди серого пляжа. По крайней мере, внешне так оно и было. Тяжело жить, скрывая свою сущность. Лишь в цирке он изредка мог побыть собой, когда приходилось изображать волка в детских постановках. И то приходилось сдерживать себя, чтобы в разгар сказки по-настоящему не вонзить клыки в бабушку или ее полоумную внучку в красной шапочке.
“Бабушка! Для чего у тебя такой длинный нос?” – кривлялась Шапочка – плоскогрудая девица Краснова, которой тоже было за тридцать. Последнее время так и подмывало ответить “Какой х..! Простите, какой хвост, такой и нос!”

“Браво! Бис!” - зрители рукоплескали. В этот вечер, в отличие от многих других, в цирке был аншлаг. Детишки восторженно верещали и заливались звонким смехом, глядя на происходящее на манеже. Белолицый клоун в зеленом парике-грибке приводил их в особое умиление. Он плакал, а дети смеялись.
Смех да слёзы… а чем еще жить?
Лицо Квадратыча, скрытое за маской грима, было полностью бесстрастным. Он просто делал свою работу, которая в очередной раз не доставляла ему никакого удовольствия. Только сильнее разгоралось раздражение, изредка пробивая пламенными язычками серый пепел обыденности. Положительные эмоции канули в лету. Да и ярость слишком часто последнее время толкалась в грудь.
Едва сдерживая себя, Квадратыч ушел со сцены. За его спиной сомкнулась ткань кулис, и тут же в опилки полетел его дурацкий зеленый парик. Клоун хлопнул дверью гримерки и, досадуя на судьбу, начал нервно стирать грим с лица.
В глазах вновь появилась сталь и еще что-то, чему даже точного определения дать невозможно. Хотелось бросить все и пойти напиться. Решено. Сегодня Сеня будет отрываться по полной.
Это называется – вспомнить все хорошее! Завалиться в какой-нибудь кабак. Залить в себя пол-литра белой для пущей веселости. Снять соску… а лучше двух!
С кривой ухмылкой Разумовский вспоминал прошлую свою попойку и то, во что она превратилась… Девушка была сладкой. Сладкой во всех отношениях.
Во рту привычно шевельнулись клыки.
- Сеня, ты в порядке? – в приоткрывшуюся дверь гримерки просунулось лицо “Шапочки”, - готовность номер ноль! Две минут и выход.
- Иду, иду… - Семен уже натягивал на себя шкуру Серого Волка и дурацкую маску. Несмотря на все проблемы, он – профессионал. А значит нужно сейчас идти и нести радость тем, кто еще умеет смеяться…

…Выпитая бутылка водки раскрепостила. Под ритмичное “тынц-тынц-тынц” еще один папуас присоединился к остальным “колбасерам” дико дергающимся на танцполе. Гибкие тела местных “зажигалок” терлись рядом, будоража кровь. В полумраке клуба выражение глаз не играло никакой роли. Да и кто будет в них смотреть?
Стоило зазвучать “медляку”, как руки сами легли на талию стройной блондинки, танцевавшей рядом. Она и не была против.
Красавица щеголяла в серебристом полупрозрачном наряде с глубоким декольте, в котором виднелась весьма и весьма аппетитная грудь.
“На одну лечь, другой укрыться” – мелькнула задорная мысль после брошенного в вырез взгляда. Но она быстро улетучилась, стоило Семёну закружить девушку в танце.
Аромат молодого тела пьянил. Хотелось покрепче сжать длинноногую обольстительницу в объятиях, зарыться в ее волосы и никуда не отпускать. Но Квадратыч сдержал себя. Он знал, чем это, в конце концов, может закончиться, и не спешил приближать сей момент.
Разрывавший динамики хрипловатый голосок западной певички, выводившей под неплохой гитарный рифф знаменитое “Don’t speak!”, стих. Пары замерли, и Семен впервые взглянул девушке в глаза. В ее синих озерах плясали веселые искры.
- Ольга! – произнесла она, наконец.
- Семен! – он едва успел ответить, прежде чем их оглушил новый музыкальный удар. Двое замерли посреди беснующейся толпы в мерцающем свете стробоскопических лазеров, держась за руки…

Рука клоуна покоилась на талии Ольги всю дорогу до его дома. Хорошая девушка, горячая…Семён Семёныч решил насладиться в полной мере.
Щелкнул замок, пропуская в открывшуюся дверь изрядно подогретую парочку.
- А у тебя уютно. – Ольга еще успела что-то сказать, прежде чем губы Семёна нашли ее уста. Дальнейшее потонуло в волне накатившей страсти…

Волосы Ольги разметались по подушке. Девушка сладко спала на плече Квадратыча, который из последних сил сдерживал себя. Лунный свет, льющийся через подслеповатое окошко, высеребрил ее волосы, сделал и без того светлую кожу почти что молочной. Лишь по-прежнему маняще алели губы.
Тихо вздохнув во сне, девушка перевернулась на бок. Одеяло сползло, обнажив точеное плечо, грудь с бурым пятном соска, изящный изгиб шеи…
Перебарывать свое естество становилось все сложнее. В голове крутился калейдоскоп безумия. Сцены, одна кошмарнее другой возникали в памяти Разумовского. И везде итог был один – заляпанная кровью комната и холодеющий женский труп на кровати.
Нет, боги! Только не сегодня, не сейчас! Если я думал об этом до этой ночи, то сейчас я не хочу ее смерти… не хочу… уууууу… - тихое подвывание нарушило ночное спокойствие.
- Ты еще громче не можешь? Жил бы в квартире, тебя бы соседи мигом раскрыли, - Ольга и не думала дальше притворяться, что спит, - глупый ты, волк! Чем меньше сопротивляешься своим желаниям, тем легче их контролировать. Смотри! – девушка вмиг соскочила с кровати, не стесняясь своей наготы.
На еще не до конца принявшей нужные очертания волчьей морде Разумовского отразилось почти человеческое удивление. Стоявшая перед ним красавица обернулась в ладную волчицу с серебристой шерстью. Квадратыч даже моргнул несколько раз и укусил себя за лапу. Думалось, что он спит или начал бредить.
- Если ты знала, кто я, почему молчала? – пролаял он. Вместо ответа Ольга на мягких лапах подошла к нему и нежно куснула за загривок. Ее голубые глаза лучились мягким светом.
- Такие, как я, умеют чувствовать собратьев, - ответила она спустя некоторое время, - ты же еще слишком юн для этого, и тебе нужно еще очень многое познать, многому научиться. Идем!
- Куда? – в голос Семена вернулось всегдашнее безразличие.
- Быть собой. Учиться жить…

***

- Привет! – на лице Разумовского впервые за долгий период играла улыбка. На радостях он поцеловал сначала “Красную Шапочку”, а затем и “Бабушку”. Те от неожиданности опешили. Танцующей походкой счастливый клоун отправился в гримерку.
- Чего это с ним? – плоскогрудая “Шапочка” первой обрела дар речи. Видеть Квадратыча в подобном расположении духа было, мягко говоря, не привычно.
- Может, влюбился, наконец, - “Бабушка”, а в миру попросту Степанида Адольфовна Зайцева, пожала плечами, - иначе и не скажешь!

- Краснова, Зайцева, Разумовский! Готовность номер ноль, хорош прохлаждаться по гримеркам! – директор цирка пытался добавить в голос строгости, чтобы заставить своих артистов шевелить конечностями быстрее.
- Уже, Степаныч! – первым из своей комнатушки выполз улыбающийся во все тридцать два зуба Серый Волк. Разумовскому прямо-таки не терпелось на сцену, он хотел отработать номер как можно быстрее и уйти.
Бежать прочь из этой конуры. На свободу. В лес, где никто не помешает ему быть собой. Где не надо прятаться и дрожать от каждого постороннего шороха, в боязни быть замеченным. Где есть только вольный ветер, ласкающий листву на ветвях, зеленый ковер трав и душистый аромат цветов… а в небе мириады ярких глаз, которые, кажется, смотрят только на тебя…
Семен играл на манеже, вкладываясь в роль полностью и без остатка, и даже несколько более того. Но мысли его были не с ним. В памяти стояла вчерашняя ночь и ее волшебство.
Он вспоминал теплое, пряное дыхание Ольги на груди и восхищенный блеск ее глаз, когда они, запыхавшись после бега наперегонки, лежали на небольшой полянке в мягких зарослях папоротника. Словно наяву он чувствовал, как ее клыки нежно покусывают край его уха… как в ответ в груди рождается и растет что-то очень-очень горячее, грозя вырваться наружу.
А потом новая гонка. Серая и серебристая молнии мелькают меж стволов, с каждой секундой настигая удирающего со всех ног олененка, невесть каким образом оказавшегося неподалеку от городских стен. Прыжок, и серый волчара, вцепившись в горло несчастного создания, валит жертву с ног. Серебристая тень падает рядом. Добыче не уйти. Клыки рвут горло, и теплая вязкая жидкость окрашивает пасть темным багрянцем.
Первобытный восторг разрывает грудь и выплескивается оглушительным воем, знаменующим первую победу. Звук раскатывается далеко окрест, но теперь ему нечего бояться, некого таиться… Горящий взгляд Ольги словно говорит ему:
“Теперь ты понимаешь, что значит - быть собой? Вот она, настоящая жизнь!”
И новый раскат воя оглашает лес…

Разумовский медленно приходил в себя. Шум вокруг стоял не вообразимый, чего и стоило ожидать. Но, к удивлению клоуна, это были вовсе не аплодисменты и крики довольной ребятни. Это были вопли страха и ужаса, от которых, казалось, сейчас обрушится цирковой купол.
Семен обвел взглядом окружающих. “Бабушка” Степанида Адольфовна вместе с “храбрыми охотниками”, сверкая пятками, улепетывала за кулисы. Зрители ломились в проходы, давя друг друга.
“Во дают! Бомбу что ли заложили?” – такой вывод напрашивался, потому что только стражи правопорядка оставались на местах. И сейчас охрана дружно потащила оружие из кобуры, нацеливая его на Квадратыча.
“Эй, ребята, вы чего?” – хотелось выкрикнуть, но слова замерли, так и не сорвавшись с губ. Взгляд оборотня упал под ноги, где в луже собственной крови с разорванным звериными клыками горлом остывало тело Красной Шапочки. Не такой конец должен был быть у сказки…
Быть собой! До конца!
Последний гордый волчий вой оборвался в трескотне пистолетных выстрелов…

Опус №10. Я так скучал, любимая...

Летящая стрела
Сверкала опереньем.
Чья грудь ее ждала?
Кто ведал направленье?
Чья легкая рука
Её сквозь облака
Смогла направить к цели?
Что стрелок шепнуть успел,
Когда он взял прицел?
И тетива запела…

Охотник, сжимая в руке верное Копье, с верной спутницей – Гончей, как и каждую ночь, крался неприметной небесной тропкой в напрасной надежде свидеться с Девой, охраняемой жестоким Волком.
Казалось, остальные созвездия забавляются, наблюдая за очередной неудачной попыткой из бесконечной вереницы подобных. Лишь Творец, замерший посредине небесного хоровода звезд, с безразличием относился к мукам двоих влюбленных, обреченных на вечную любовь и бесконечную разлуку. Быть может, именно его воля не позволила им быть вместе…
Творец. Вершитель. Тот, что царит над своим детищем – миром Предела. Он, словно незримый кукловод, лениво подергивает тонкие нити судеб своих возлюбленных чад. Каждое движение его чутких пальцев расписано на многие и многие лета…
Судьбу не обмануть и не изменить линию жизни. Что тебе предначертано Всевышним – есть твой удел…

Их тоже двое в ночной тиши. Охотник и дева. Но им равнодушная воля Творца пока не мешает быть вместе, горячо любить друг друга. Мягкий серебристый свет звезд обволакивает обнаженные тела. Они кажутся единым целым, слившись в страстном порыве. Шелест ветра в высокой траве, в кронах недалекого леса, заглушает сладостные стоны.
На миг они оторвались друг от друга, их светящиеся любовью и нежностью взгляды встретились. Но через мгновение девичьи руки обвились вокруг шеи юноши, и, наклонившись, он ощутил аромат и свежесть молодых губ…
Кэт ощущала, что тело ее вновь будто разрывается на части – каждый нерв трепетал в безумном напряжении. Она касалась Лаэла, его гладкой обнаженной кожи.
Страсть взвилась, словно гигантская спираль, и полностью захлестнула девушку. Казалось, что эта гонимая ураганом приливная волна поднялась из глубин ее души, накатила... накрыла с головой... Нетерпеливый стон сорвался с ее губ, она прижалась к Лаэлу всем телом, ощущая его твердую, как камень, плоть. Губы юноши впились в ее полураскрытый рот, и Кэт потонула в новой накатившей волне...
***
Легкое мановение руки Всевышнего… Слабо подергиваются нити, что тянутся к живым марионеткам, но вот еще одна из них оборвалась…

День клонился к закату. Солнце сползало за отроги недалеких гор, окрашивая горизонт в багряные тона. Лаэл, стоя на опушке леса, любовался вечерней зарей.
Вот Мирд-Гол, располагающийся у самых подножий горного массива, скрылся в тени, которая плавно заскользила дальше, укутывая землю в сумерки. Скоро совсем стемнеет.
Взвалив на плечо сегодняшнюю добычу, Лаэл двинулся к домашнему очагу. При мысли о дожидающейся его Кэт в груди стало тепло-тепло. Вскоре их молодая семья станет больше на одного маленького человечка – местный знахарь напророчил, что через полгода у Кэтрин и Лаэла появится первенец.
Забота, которой окружил счастливый муж свою любимую после столь радостного известия, была сравнима с уходом за новорожденным. Лаэл практически ничего не позволял ей делать по хозяйству, за исключением приготовления пищи…

Вот и окраина деревушки. Но что это? Односельчане от мала до велика собрались возле его дома. Сердце предательски сжалось, предчувствуя беду. Соскользнула с плеча в дорожную пыль тушка добытого кабанчика. Ноги быстрее ветра понесли к родному крыльцу. Толпа соседей послушно расступилась, пропуская Лаэла.
Добежал и рухнул на колени. И сдавленные рыдания разорвали грудь. Разум отказывался воспринимать то, что видели глаза. Руки сжимали в объятиях безжизненное тело любимой, гладили спутанные от засохшей крови рыжие локоны. Губы целовали милое лицо и шептали “нет…не верю…”
***
Почти неделю после похорон Лаэл горевал, не желая ни с кем разговаривать. А после пошел к знахарю и задал единственный вопрос. Кто?
Глянул старец в холодные озера ненависти в глазах юноши и ужаснулся, но поведал ему, что произошло в тот день…

Отряд конных из Мирд-Гола влетел на главную улицу деревеньки. Взмыленные лошади, всхрапывая, хватали вечерний воздух. Всадники соскочили на землю, позволяя своим коням напиться в большой бадье у колодца.
Богатые одежды пришельцев были покрыты пылью, но лица красны и веселы. Некоторых даже пошатывало – празднество в Клане Эймделл что из Дома Клинков Войны удалось на славу. Да еще и сам государь-император со свитой своих рыцарей почтил присутствием сегодняшнее торжество - свадьбу Ричарда - нынешнего главы Клана и Дома. Счастливый жених осведомился – когда же сам его величество осчастливит своих подданных, подарит трону Немоса и государыню-императрицу и наследника престола. Но монарх лишь отмахнулся. Слишком уж он привык вести разгульный образ жизни, чтобы пойти на такой шаг. Может где-то на бескрайних просторах империи наследники у него и есть. Он даже был уверен, что подобные сыщутся в каждом Доме – его величество не пропускал ни одной прелестной юбки. А кто посмеет отказать правителю Империи? Да любая сочтет за наивысшее наслаждение удостоиться ласк императора.
Разгоряченные изрядными возлияниями гости решили устроить для себя новую забаву – скачки. Победил, естественно, государь. А как же иначе!
И теперь теплая компания ожидала, пока их лошади напьются и немного переведут дух, чтобы вернуться в Мирд-Гол.
- Как звать тебя, красавица? – вино в крови его императорского величества взывало к победам уже на другом фронте – любовном. А рыжеволосая деревенская прелестница, со столь ранним для ее возраста повязанным платком замужества, так кстати попалась ему на глаза. Кэтрин сидела на крыльце своего дома и вышивала что-то, тихо напевая себе под нос…

- Она отбивалась, как могла, но вино и желание крепко затуманило голову государя. Наверное, он совсем обезумел, когда ударил ее, - старец на секунду замолчал, увидев злые слезы и сжавшиеся до молочной белизны кулаки Лаэла. – Она упала и ударилась головой о ступени… и все, больше не поднялась…

Повинуясь воле Творца, линии судеб пары марионеток шевельнулись, начали сближаться…

Больше Лаэлу ничего и не надо было узнавать. Он молча встал и вышел, оставив старика наедине с воспоминаниями.
Следующим утром он ушел, захватив с собой лишь свой верный охотничий лук, колчан стрел, нож-засапожник и еще несколько мелочей.
***
Он почти ничего не ел и сильно исхудал. За месяц пути его кожа обветрилась и висела складками на осунувшемся лице. Глаза ввалились, но по-прежнему горели суровым огнем. По виду – так умудренный годами охотник, а никак не двадцатилетний парень. Он жил одной ненавистью, а та сжигала его изнутри.
Каменная пасть Немоса проглотила еще одну человеческую крошку. Стража у ворот даже не обратила внимания на одинокого охотника, что, по-видимому, принес шкуры на рынок. Тетива на луке спущена, колчан со стрелами упакован и запрятан на дне заплечного мешка, значит все в порядке…
В другой ситуации Лаэл бы по достоинству оценил красоты столицы, но сейчас его не интересовали ни вычурные здания главных улиц, ни многочисленные лотки торговцев, чьи товары были свезены со всей Империи. Он просто шел к своей цели...

Сошлись пальцы Создателя, пересеклась пара линий…

- Посторонись! Кому сказано! – многочисленная стража в прочнейших доспехах гномьей стали сгоняла простолюдинов на тротуары. – Дорогу Императору!
Сам властитель в сопровождении рыцарей охраны медленно двигался к вратам столицы. Срочно требовалось его личное присутствие в Нерувиме. Эльфийские колена опять что-то не поделили…
Блистал адамантиновый нагрудник, украшенный королевским гербом. Развевался за спиной плащ – легкий ветерок ласкал пурпурную ткань. На лице императора играла умиротворенная улыбка: подданные при виде его падали на колени и в почтении склоняли головы.

Лаэл издали услышал выкрики стражи. Вот он, его шанс!
Заплечный мешок летит на камни мостовой. Руки одним движением натягивают тугую тетиву верного лука. Пальцы распускают завязки на горловине мешка, рвут оплетку на колчане…

Сейчас, убийца! Сейчас ты ответишь за смерть Кэт, за моего нерожденного малыша, за уничтоженное тобой счастье… Такие как ты, не имеют права на жизнь.
Где она, высшая справедливость? Чем я и Кэтрин заслужили подобную участь… Разве нельзя нам было просто жить и любить друг друга… растить детей, стариться вместе… Кто тот неведомый судья, что решает кому жить, а кому умереть? Не знаю… Но это точно не ты! На это способны только Боги, которых я уже проклял… а ты даже не человек. В тебе нет того, что делает человека человеком – чувств. Ты – существо, что сидит на троне Империи. Пустая кукла – иного слова и не подберешь…
Если ты считаешь, что тебе все дозволено, что ты призван быть судьей, чтобы вершить судьбы своих подданных, оставаясь непогрешимым и не подвластным ничьим законам, то ты ошибаешься.
Я… я – твой судья и палач, император! Я судил и приговорил тебя, в тот самый момент, когда узнал все. Я еще не знал, кто ты, но знал, что убью тебя. Я решил так еще в тот миг, когда увидел остывающее тело своей возлюбленной, что должна была подарить мне дитя. Я прощался с ней, и представлял твою смерть.
Приговор вынесен, и я приведу его в исполнение.
Плевать, что рухнет Империя, что страна погрузится в пучину междоусобной войны – я уверен, что Дома как волки вцепятся друг другу в глотки в борьбе за власть. Мне это безразлично. Ты разрушил мой мир, так какое мне дело до остальных…
Умри, чудовище! Умри!

Наверное, последние слова Лаэл уже кричал. Толпа горожан вокруг него исчезла, и уже грохотали по камням мостовой подкованные сапоги стражи. Сверкали обнаженные мечи.
Но нет! Им не успеть. Стрела послушно ложится на тетиву. Рука привычно растягивает тугую жилу.
Умри! – кричит разум.
- Умри! – шепчут губы.
Пальцы разжимаются, и под басовитое гудение спущенной тетивы стрела мчится к намеченной цели…
Последнее, что успел увидеть император – сверкнувший в лучах солнца наконечник. Его верный конь еще успел сделать пару шагов, прежде чем тело хозяина с торчащей из глазницы стрелой рухнуло на дорогу, громыхнув латами.
Долг перед Кэтрин исполнен. Любимая отомщена. Но жить без нее уже не за чем, да и не для чего…
Рука выхватывает из-за голенища нож и вонзает в грудь. Там, где сердце… В глазах кровавая мгла, и лишь где-то в багровой глубине разгорается яркий лучик. Он приближается и ослепляет… обволакивает знакомым теплом…
Я так скучал, любимая…
И мир меркнет…

Пересеклись, треснули и оборвались нити в руках Создателя – высшего Судьи и Вершителя Судеб. Очередные игрушки лежат мертвой грудой. Они больше не представляют интереса для мастера-кукловода. С ними он наигрался.
Теперь в его замыслах другая игра. Десятилетие захватывающего действа под названием Война. Место действия то же – Предел. Куклы и сюжет другие…

--------------------------------------------------------------------------------------------
Эпиграф – слова песни «Истина» Лоры Бочаровой.