Лабиринты из книжных шкафов уводят Вас в глубины времен,пыльные книги содержат в себе много чего интересного.
Здесь Вы можете написать или прочесть то,что Вам покажеться интересным.На библиотечных полках можно найти древние свитки с песнями или древние трактаты и легенды,сказки,басни,истории,и многое,многое другое.
(Пополнение библиотечных полок зависит от Вас уважаемые господа хорошие).

ИСТОРИЯ О БЕДНОЙ ДЕВУШКЕ И СОКРЫТОМ НАРОДЕ, ЖИВУЩИМ НЕПОДАЛЕКУ ОТ ЙОКУЛСА (HULDU-FOLK-IDH I ALFA-BORG-INI HJA JOKULS-A)
(еще одно свидетельство присланное Сайбьерном Эгильсоном из Клипстада)

У реки Йокулс-а в окрестностях Борга-фьорда хозяйствовал на тамошнем хуторе один бонд(исландск. bo'ndi "свободный землевладелец, фермер, не плативший никому никаких налогов (до того времени, пока Исландия не попала под норвежско- датское владычество)".

Как-то осенью прислали к нему на содержание бедную девочку- подростка, и в течении трех лет находилась она в его доме среди домочадцев, терпела со стороны хозяина всяческое притеснение: приходилось ей вечно выполнять не по годам тяжелую работу и притом постоянно жить впроголодь.

Как-то под Новый Год, когда пошел уж четвертый год ее пребывания там, собралась семья бонда со слугами в церковь до утра, но ей приказывает хозяин вновь изрядно потрудиться, да позаботиться об овцах вечером. И опять не оставил он ей никакой еды.

И вот, выгнала она отару на скалистое плато, которое находится поблизости с их Хутором-на-Йокулс-а, а сама возвращается за сеном на двор. Тем временем поднимается ветер и его усиливающийся в ущельях вой отзывается смутной тревогой в сердце бедной девушки. Заторопилась она тогда загнать овец обратно. Но по дороге к выгону, уже почти миновав небольшое подмерзшее болотце, что соседствовало со скалою, в которой как полагали люди жил Сокрытый Народ, встречает она вдруг высокого незнакомца. Тот не советует ей идти дальше, так как вот-вот разразится нешуточный буран и предлагает ей укрытие на время опасности. Послушалась она встречного и отправилась с ним прямо в эльфо-скалу. Попавши внутрь видит она там очень опрятное жилище, но не замечает больше никого, за исключением старой женщины, которая сидела на помосте в дальнем углу большого зала.

При виде замерзшей и голодной девушки, спустилась та вниз со своего помоста и куда-то ушла. Незнакомец же усадил страдалицу за стол и, чуть погодя, вернулась старая женщина неся в руках тарелку с горячим жаренным мясом и маленькую деревянную чашку наполненную до краев овсянкой. Перекрестилась сначала наша знакомая, а затем принялась за еду. По окончании сей, как показалось ей, сказочно богатой трапезы, собрала старая женщина посуду с остатками и говорит укоризненным тоном:
- Вовсе не обязательно было крестить и еду, несчастное дитя.

Там, в тепле, провела девушка эту ночь. А снаружи до рассвета яростный ветер мчал и кружил снежными клубами и нескончаемый, на все лады, унылый его свист пронзительным эхом разносился средь обледенелых скал и холмов.

На следующее утро, вернувшись из церкви, отправился бонд с Хутора-на-Йокулс-а искать своих овец. Обнаруживает он их средь гор жалобно блеющих и в весьма плачевном состоянии. А под конец того же дня возвращается наша знакомая обратно на хутор и как только завидел ее бонд - стал черен как грозовая туча и принялся честить и ее саму и всю ее родню; и в наказание опять не велел он давать ей в тот вечер еды. Да и потом редко когда эта девушка получала там что-нибудь съестное. Однако, несмотря на такое обращение, начала она все же прибавлять в весе и хорошеть. И никто не мог дознаться причины того.

Однажды заявился к ней в овчарню бонд и застал ее с жирным бараньим боком в руках. Разошелся тогда хозяин не на шутку и сорвал на ней свой гнев; назвал ее под конец даже воровкой. Тут в начале лета и исчезла она внезапно. Собрал местный священник всех прихожан и долго искали они пропавшую, но так и не нашли ни малейшего следа ее.

Много позже, рассказывала одна женщина, что в бытность свою в местечке Бакки гостила она четыре раза в эльфо-скале там, затем, что принимала роды у пропавшей, и была та весьма довольна своею жизнью среди эльфо-народа.

Взято из-http://www.geocities.com/mailelf/

Вооружение Эльфов
Впервые эльфы начали создавать оружие в Валиноре во времена, предшествовавшие уходу Нолдоров. Работе с металлом эльфы научились у Ауле и достигли в этом деле большого мастерства. Первым из эльфов использовал оружие Феанор, прилюдно угрожая мечом Финголфину, своему брату. Эльфы использовали весьма широкий спектр вооружения. Тут были и мечи, и копья, и луки, и даже топоры. Самым распространенным среди эльфов оружием является меч (sword). Практически все упоминаемые эльфийские воители вооружены именно мечом. Вполне достоверно известно, что это был прямой обоюдоострый меч. О типе и размерах эльфийских мечей нельзя сказать практически ничего. В одном месте у Толкиена, правда, упоминается, что у Феанора на бедре висел длинный меч (существует еще несколько подобных упоминаний), однако из этого нельзя сделать никаких конкретных выводов. Многие эльфы употребляли вместе с мечом щит, откуда можно сделать вывод, что мечи эльфийских воинов были не двуручными. Кроме того, из текста можно понять, что эльфы не обременяли себя оружием, предпочитая носить, зачастую, один меч. Отсюда логично предположить, что эти мечи должны были быть достаточной длины, чтобы обеспечить эльфу защиту и от нескольких противников. Вполне возможно, что меч мог иметь рукоять для хвата двумя руками, то есть быть полуторным. Здесь же можно вспомнить и такой известный меч как Гуртанг (Gurthang), принадлежавший Турину Турамбару. Данный меч не мог быть двуручным, поскольку в этом случае Турин не смог бы броситься на него. Однако это всего лишь предположения. Мечи и другое оружие часто были украшены различными благородными металлами и драгоценными камнями. Клинки эльфийских мечей и их ножны могли покрываться различными рисунками и руническими надписями, которые предохраняли как сам меч, так и его владельца от бед. Многие эльфийские клинки часто обладали волшебными свойствами. Здесь можно вспомнить, как начинали светиться некоторые мечи и кинжалы эльфов при приближении орков. Вообще у всех народов мира меч считался не просто оружием, но чем-то большим; он мог быть даже наделен собственным мышлением и волей. В очень редких случаях мечи могли даже говорить.Меч считался предметом, имеющим магическую силу, способный отгонять злых духов и придавать силы своему владельцу. Мечи клали и у колыбели новорожденного эльфа, и у ложа умирающего. Очень часто эльфы давали мечам имена. Наиболее известны среди них такие как Рингил (Ringil) - меч Финголфина, Англахел ( Anglachel) и Ангуирэл (Anguirel) - мечи, сделанные Эолом Темным Эльфом из небесного железа, а также Гламдринг (Glamdring) и Оркрист (Orcrist) - мечи Гэндальфа и Торина Оукеншилда.
Другим широко распространенным среди эльфов оружием является лук (bow). Эльфы славились своим острым зрением и меткостью и поэтому не удивительно, что лук был излюбленным оружием эльфов. Впервые мы встречаемся с ним в битве между Нолдорами и Тэлэри, когда последние были вооружены лишь луками да короткими кинжалами. Эльфы некоторым лукам, как и мечам тоже давали имена. У Толкиена, например, упоминается Белфрондинг (Belthronding), лук Белега Куталиона, могучего эльфа лучника из Дориата.
Употреблялись эльфами и копья. И хотя они использовались, в основном, в строю или конном бою и не были в таком широком употреблении как мечи, копье считается изначально эльфийским оружием. Из знаменитых эльфийских копий можно вспомнить, например, Аэглос (Aeglos), копье Гил-Галада.
Познакомившись с гномами, эльфы переняли у них многие секреты мастерства и, в частности, секрет изготовления кольчуги. С тех пор эльфы стали повсеместно использовать кольчуги, изготовляемые как самими эльфами, так и гномами. Помимо кольчуг эльфы носили и другие доспехи, хотя и не в таком количестве как гномы, которые предпочитали заковываться в железо с ног до головы. Видимо, использовались эльфами и топоры, хотя о топорах у эльфов Толкиен упоминает всего пару раз. Вероятно, среди эльфов это оружие не было распространено
Извеняюсь за то,что не написал ссылки.я ее просто забыл.

Лейтиан - Песнь об Освобождении
Песнь I.

О ТИНГОЛЕ, КОРОЛЕ ДОРИАТА

В года, сокрытые во мгле,
король на древней был земле:
и дол, и лог, и корни скал
он под рукой своей держал.
Вокруг высокого чела
листва короною легла;
в щите дробился звездный свет
до-солнечных, до-лунных лет.
Когда из Западной дали
вернулись эльфов корабли,
и Валинор остался в снах,
и пламя билось на холмах,
и Эльдамара короли
войну жестокую вели,
пел рог его над той страной
под юным солнцем и луной.
В Белерианде, в дни утрат
его землей был Дориат.
Над троном Тингола взмывал
многоколонный скальный зал.
Опал, берилл и сердолик,
мечей и копий лунный блик
в его чертогах был храним,
но власти не имел над ним
зеркальный блеск щитов и лат:
дороже золотых палат,
прекрасней всех, кто только тлен,
он дочь лелеял, Лютиэн.

Ну молодцы!

да уж... молодцы! хотя первую статью я тоже читала, хотя и довольно давно...

Продолжение, начало см. выше
О ПРЕКРАСНОЙ ЛЮТИЭН

Столь легких ног и гибких рук
не встретит вновь зеленый луг;
не вспомнит прелести такой
ни сумрак рощ, ни вал морской.
Как небо, синь ее убор,
но серых глаз задумчив взор;
расшила плащ ее игла,
но в волосах таится мгла.
Как птица на ветвях вольна,
со смехом, звонким, как весна;
склоненной ивы тонкий стан,
цветущий хор лесных полян,
листва, где солнца луч затих -
превыше всех, превыше их
ее пленительная стать,
и красота, и благодать.

Край зачарованных лесов,
эльфийской силы древний кров
простерся вкруг на сотни лиг:
никто без ведома Владык
не смел листвы нарушить сон,
войти под сень внимавших крон.
На Север - гиблые пути
Дунгортин, в каменной кости
холмов, во мраке ледяном;
за ней твердыни Тьмы, кольцом
Таур-ну-Фуин стеснены,
где солнце и луна больны.
На Юг - простор безвестных стран;
на Запад - древний океан,
безбрежен и неукротим;
и на Восток, над голубым
безмолвьем - пики гор седых
на рубеже земель иных.

Так правил Тингол государь
средь Тысячи Пещер, как встарь,
и смертный путник не ступал
средь Менегрота гулких зал.
Бессмертной королевы дар,
сеть Мелиан, завеса чар
хранила Тингола престол
и каждый камень, лист и ствол;
лесной король, чей облик строг,
чей меч остер и шлем высок.
Когда был звонок птичий свист,
и зелен вяз, и долог лист,
в тени берез, среди рябин
и солнцем залитых лощин
кружилась в танце Лютиэн
в траве, касавшейся колен.

Lomiel красота

Ларменэль, это профессору скажи

Продолжение


О ДАЭРОНЕ, МЕНЕСТРЕЛЕ ТИНГОЛА

Когда же звездный ливень лил,
и таял день, и сумрак плыл,
из магии искусных рук
рождался серебристый звук,
и Даэрон ткал мелодий дым
для Лютиэн, любимой им.

Там голос радостью звучал,
и лунный свет струил опал,
упавший в узкую ладонь,
и золота алел огонь;
там светел день и вечер мил,
там эланор и нифредил
в густой траве еще цвели,
и годы долгие текли
в Белерианде, но судьбой
был час назначен роковой.

Продолжение

Песнь II.

О МОРГОТЕ И ПЛЕНЕНИИ ГОРЛИМА

Под сенью Северной гряды
среди подземной черноты
в кольце огня воздвигнут трон;
возносит дым столпы колонн,
и гаснет жизнь, и душит твердь,
в глухих застенках медлит смерть
придти к тому, кого злой рок
под тень ужасную увлек.
Король той тьмы в жестоком зле
не ведал равных на земле.
Созданье изначальных сил,
древнее моря и светил,
бездонней мыслью и грозней,
чем постижение людей
и эльдар; гневом ослеплен,
один, во мраке, до времен
ступал он в пламенном дыму
огня, подвластного ему.
Им разрушенью предана
Благословенная Страна,
и в Среднеземье злой судьбы
и воли пристальной рабы
умножились; смертельный хлад
стыл у его подгорных врат.
Огонь и сталь он дал рукам,
ему покорным; по пятам
ползла змея и крался волк,
когда сонм легионов тек,
войною гибельной паля
леса, и веси, и поля.
Над эланором золотым
померкла высь от черноты
чужих знамен; там, где арфист
ронял задумчивую кисть
на струны, вороны в ночи
неслись, и Моргота мечи
туманя, красный ток густел
средь изуродованных тел.
На смерть иль рабство обречен
был каждый; беспощадно он
за гордый взгляд и душу мстил,
и Север голову склонил,
исполнен страха и тоски,
под тень безжалостной руки.

Но Барахир, бесстрашный сын
Беора, жил в глуши долин,
лишенный власти и земель,
изгнанник ныне, князь досель,
кого лишь вересковый лог
и лес седой теперь берег.

Да я бы с радостью Ему сказала, но лет чере 80, не раньше. Все там будем

продолжение...

О СПАСЕНИИ КОРОЛЯ ИНГЛОРА ФЕЛАГУНДА ДВЕНАДЦАТЬЮ БЕОРИНГАМИ

Двенадцать верных было с ним
во дни тех безнадежных зим.
Не позабыто ни одно
из их имен, хотя давно
погибли Дагнир и Рагнор,
Радруин, Дайруин, Гильдор,
Хатальдир, Артад и Уртель,
и Горлим, прозванный теперь
Несчастным; хоть давно в снегу
и Белегунд, и Барагунд,
два сына Бреголаса, спят,
и черных стрел смертелен яд;
и самой светлой из легенд
затмив деянья прежних лет,
пал Берен, Барахира сын.
Среди болотистых равнин
у Сереха Лорд Инглор их
увидел меж друзей своих;
там в горький пораженья час
Беора дом мечами спас
от той судьбы, что смерти злей,
из всех эльфийских королей
прекраснейшего. В Нарготронд
вернулся он на гордый трон;
а те, навек его любовь
завоевав, на север вновь
ушли, судьбу и страх презрев,
и Моргота бессонный гнев.

О БЛАГОСЛОВЕННОМ ОЗЕРЕ АЭЛУИН

Столь дерзкие дела отряд
вершил, что, встрече с ним не рад,
бежал преследовавший их.
Хоть головы врагов своих
ждал Моргот, золото суля
превыше виры короля,
никто дороги не открыл
в их тайный лагерь, ибо стыл
над теменью сосновых крон
в Дортонионе горный склон,
там, у оснеженных высот,
синела гладь озерных вод,
темнея зеркалом литым
в ночи, когда текли над ним
на Запад звезды Элберет.
Тот край, священный с давних лет,
был все еще благословен,
его не тронули ни тлен,
ни злоба; шепчущим кольцом
берез склоненных, как венцом
серебряным, был осенен
Аэлуин; и дальше - склон,
где кости древние Земли
сквозь дрок и вереск проросли
камнями; там скрывался лорд
и те, кто верен был и горд.

Внеурочный переезд эльфов.Свидетельство с восточной стороны долины Мир-даль.
В конце 18 столетия жил на хуторе Хвамм в долине Мир-даль бонд(фермер) по имени Йоун. Ко времени когда произошли события, о которых говорится здесь, успел он уже обзавестись многочисленным потомством и был стар; рядом с ним из его семьи оставались тогда только жена и один сын.
К северу-востоку от йоунова Хутора-на-Хвамме простирается длинное и глубокое ущелье, которое так и зовётся - Хваммова Балка, а к востоку, рядом же, гнездятся два хутора, известные как Гётур; прямо над ними нависает скальный выступ, имя которому среди простых людей было Гётова Бровь.
Однажды осенью, в хорошую погоду, когда опустился на землю вечер, и работники на хуторе Йоуна собирались ложиться спать, стоял он сам в дверях отдельной (то главного здания) пристройки. Подошла к нему жена и напомнила, что пришло время для сна. Но он, к её удивлению, почти не обратил внимания на её слова, только проборматал что-то невнятное и даже головы не повернул в её сторону, и не отрывно смотрел на восток - то ли на Гётур, то ли на какое-то место с ним поблизости.
Так, в конце концов, улеглись все спать, Йоун же словно прирос к земле и продолжал стоять и смотреть там же в дверях, где ранее застала его жена. И ночь плавно отсчитывала свои часы до рассвета.
На следующее утро поведал Йоун, что в тот самый миг, когда он уж было собрался, как обычно, на покой, случилось ему вдруг взглянуть на восток на Гётур; и увидел он, что спускаются в сумерках с Гётовой Брови вниз двое незнакомцев, а между ними трепещет какоето светлое пятно, - наверное, фонарь. Одежда их почти сливалась со скалами в синеве надвигающейся ночи. И направились они в глубь Хваммовой Балки.
Потом заметил он, как сразу вслед за ними появился на Гётовой Брови ещё народ, и ещё, и сначала были то небольшие группы, да становилось их всё больше и больше; вот идут уже и мужчины, и женщины, кто-то ведёт за руки детей, другие же влекут и несут поклажу: большие и малые узлы, а потом появился скот, - словом, всё, как при большом переезде. И все они двигались тем же путём, каким прошли первые двое. У некоторых идущих за ними тоже были некие светильники и факела.
Подумал Йоун, что творится в ночи нечто диковенное и загадочное, и потому выждал, пока не прошла большая часть переезжающего народа - или же все они.
Зиму же. воспоследовавшую за той осенью, долго будут помнить люди в Исландии, ибо выдалась она обильной на необычайно лютые морозы, частые метели и, временами жизнь на хуторе замирала из-за плотногоотвратительного месива дождя и снега, из за чего всякая деятельность вне крова замирала совершенно. И всё это пришло с юго-запада.
Такие внеурочные переезды эльфов нередко люди встречали и раньше. однако, никто никогда не видел такого огромного стечения Сокрытого Народа в одном месте.
Позже, весной Йоун (да и другие бонды) засвидетельствоали возвращение той же процессии тем же путём. Некоторым это дало повод предположить, что Сокрытый Народ заранее предвидел свирепуюю зиму и именно поэтому переехал из Рейнисскалы на северо-восток в Хваммовой Балки, где и нашёл себе пребежище в скалах, Но наверняка известно лишь то, что эльфы действительно переезжали тогда, чему есть несколько свидетелей, хотя бы даже ни один из них и не мог с уверенностью утверждать, с чем именно это было связанно.

Краткое примечание
В "Islenzkar Pjosogur" встречаются ещё несколько переездов эльфов. но в обычное для них время - под Новый Год. (Люди же в Исландии всегда переезжают в начале мая, и это называется "летняя смена жилья".) Одно из самых старых упоминаний подобных эльфийских процессий содержится в "Gupmundar saga gupa"(записана ок. 13 века): "То была Чудная Зима, ибо много странных вещей произошло тогда; два солнца были в небе одновременно, и люди видели, как эльфы и другой дивный народ проезжали вместе во множестве в Скага-фьорде".Возможно, также. что нечто подобное имеется ввиду и в "Piranda pattr" из зборника саг "Flat-eyjar-bok".

Здесь можно также коснуться вопроса почему в средневековой Европе эльфов стали представлять "маленькими и крылатенькими". Внешне отличие эльфов от людей осмысливалось по разному и - часто довольно - противоречиво. Какие они на самом деле? Как дать понять читателю, слушателю, зрителю, что речь идёт именно об эльфе, помимо простого прямого утверждения. что это так? Обычно, когда говорилось о "сверхестественных существах", проще всего было изменить размер существ " обыкновенных" - уменьшить, например, людей ( и получились карлики-гномы, dvergar), а из увеличенных людей возникли гиганты (тролли, турсы и т.д.).
Но эльфы? Как тут было поступить древним мыслителям, которые сами никргда не видели, а нередко и не понимали, о ком, собственно, идёт речь. Одни тогда просто выбрали способ уменьшить( правда, стало неясно, какя разница между эльфами и гномами - добавили первым крылья, уподобив их бабочкам). Другие - Кельты, например, - напротив, увеличили их в росте( вспомним племена богини Дану).
В более поздние времена в Исландии некоторые, за неимением "личных знакомств", пытались отличить эльфов если не ростом( больше или меньшн обычного людского), то хотябы такими мелочами, как отсутствие носового хряща между ноздрями или выемки между носом и верхней губой. И всё же основными ( по рассказам настоящих сведетелей) были почти всегда для эльфов эпитеты " на лицо прекрасные", "красивые", "дивные, странные, чудесные" и т.д. Прфессор Толкин в своих книгах описывает эльфов всегда очень высокими. наделяет их слегка заострёнными "листо-очерчеными" ушами, необычайно сияющими глазами и т.д.

Ellidan, большое спасибо ))) Было очень интересно почитать.

Lomiel
У меня ещё много таких расказов о реальных эльфах. Могу ещё написать!

Ellidan пиши еще, это только на пользу. И читать интересно

Ellidan, весьма-весьма!

Автор утерян:(

СОЛНЦЕ И ПТИЦА

( Из дневника целителя)

«Все смертное - смертно,
И ты не проси
Бессмертья для листьев дрожащих осин,
Бессмертья для рук и для губ и для глаз.
Бессмертье - не нам, но бессмертие - в нас.
Высоко, высоко, сквозь смертную тьму
Я пламя бессмертья к звезде подниму!
И сердце стучит и мятется во мне,
Чтоб искрою вспыхнуть в бессмертном огне.»
З.Миркина.



Первая луна весны, день одиннадцатый.

Вечер. Она спит, –спит на моей постели, зарывшись в одеяла. А я наконец-то могу описать случившееся за последние два дня.
До сих пор сам не верю в произошедшее! Но это было, было на самом деле, и лучшее тому подтверждение она сама, уснувшая наконец, и во сне, возможно, обретшая покой.

Я нашел ее вчера, вскоре после полудня. Осматривал того синда, в крыле, где случайные пленные, – однако, пусть не нужны, но не бросать ведь даже эльфов умирать от ран!
Хотя… кто я, чтобы судить об этих делах? Всего лишь один из целителей Цитадели, нас здесь десятки, да и лечу большей частью служащих на нижних этажах…
Повелитель сам избрал меня –но его я и в глаза-то видел один раз. А уж Властелина…
И все-таки –не оставлять же без помощи тех, кто в ней нуждается!

Однако я, кажется, опять отвлекся. Ну вот, всегда так –уж за тридцать-то лет мог бы научится внятно излагать собственные мысли в своем же дневнике! Так нет, всегда углубляюсь во что нибудь постороннее…

Я разного навидался за два года службы здесь. Часто приходится бывать и в темницах, но такого гама и шума, как вчера, мне слышать еще не доводилось.
Я подошел лишь из любопытства. Решетчатая дверь одной из камер была распахнута, а внутри толпились орки. Их явно интересовало происходящее внутри, и интерес свой некоторые из них подкрепляли такими выражениями, что я остановился, подошел, а затем как-то ( до сих пор не понимаю –как удалось) протолкался между ними, ровно настолько, чтобы увидеть…
Да еще услыхать ее стон –едва слышный жалобный стон.

И этого было довольно. Того орка что был… что добрался до нее, я просто отшвырнул, и не знаю, сколько еще врезалось в стену: не то чтобы я был когда- либо особо силен в драке, –просто ярость застлала глаза, я не так уж понимал, что делаю…

А потом подоспели Кор и Кьон – они уже лет пять как стражи темниц – и… ну как им было не помочь односельчанину, тем более, что знаем мы друг друга с детства.

После короткой драки парни четко и выразительно пояснили оркам, почему они должны забыть о самом существовании девушки, а так же в красках описали этим тварям, что с ними будет, если хоть один , пусть даже меж своими, о случившемся, пользуясь выражением Кора, «вякнет хоть слово».
Н да… Мои друзья, оказывается, обладают большой способностью убеждения…

Ну надо же! Я смеюсь.
Никогда бы не подумал, что способен на подобное, а вот поди ж ты.

Пока парни «беседовали» с орками, я осмотрел эльфийку, - да, это была эльфийка, хоть никогда раньше не доводилось мне не то, что видеть, но даже слышать об эльфах с золотыми волосами.

Ее успели… обидеть по меньшей мере двое.
Мерзкие, грязные твари!

К счастью, в остальном она сильно не пострадала, - избита, да, но до крови дело не дошло. Полуобморочное состояние объяснялось, видно, тем, что с ней сделали.

Я сказал, что забираю ее с собой, в ответ парни лишь пожали плечами.
Только Кьон сказал «Конечно, мы тебя всегда прикроем, Хэйтелл. Но ты затеял опасное дело.»
Я знал, - он прав. Но, признаться, мне было все равно.

Я принес ее к себе, ( замотал в плащ с головой, крался по коридорам будто вор, слава Тьме, никто на пути не встретился!) и призвал на помощь все свои познания в целительстве, каковых, все же, не мало. Сделав, что мог, я искупал ее в теплой воде, перенес к себе во вторую, жилую комнату (ладно хоть догадался запереть входную дверь!) надел на нее собственные штаны –самые широкие и мягкие, которые нашлись, сверху укутал плащом, и хотел уже пойти за рубахой, которую в растерянности просто забыл взять, когда эльфийка вдруг очнулась.

Она закричала. Закричала и отшатнулась от меня, забилась в угол кровати, сжалась в комок…
После пережитого ею, неудивительно, что бедняжка испугалась, увидав рядом незнакомца.
Я попытался заговорить с ней, вначале на всеобщем. Ведь почти все эльфы знают этот язык.
-Не бойся. Не бойся меня, я тебе ничего плохого не сделаю.
Она молчала, только схватила подушку и сжала в руках, видно, собираясь швырнуть в меня. Я засомневался, поняла ли сказанное.
Повторил те же слова еще раз. И еще.
И догадался, что, скорее всего, она просто не понимает.

Синдарин, тот, что , кажется, всеобщий у эльфов, я начал изучать как только Повелитель призвал меня на службу в Цитадель. Так полагалось, и книги мне выдали. Правда, никто никогда не проверял, насколько я продвинулся в учёбе, на деле язык мне ни разу не понадобился, а работы хватало по горло, так что со временем я синдарин забросил, но кое-что запомнить успел –впрочем, памятью я с младенчества отличался хорошей –полезное свойство для целителя.

Сейчас, поняв, что придется говорить с ней на ее языке, я вышел, разыскал словарь, полистал…
Вернулся в комнату со словарем. Присел на край кровати.
Она, видно, не верно истолковала мои действия, потому что воскликнула (на синдарин и я ее понял):
-Не подходи, убью!
-Не бойся… - я протянул ей руку, открытой ладонью вверх… и получил подушкой по лицу.
-Не подходи, убью!
-Не бойся. –на этот раз я сам заговорил на синдарин, и довольно громко. –Не бойся. Я не делать плохо.

Эльфийка прислушалась. Я ощущал, выходило коряво, но, вроде она понимала.
-Ты кто?
Я понял вопрос.
-Я, –пришлось порыться в словаре, - Я целитель. Я тут живу. Я не делать тебе зло. Я помогать буду.
Она все сидела в углу, прижимая к себе подушку. А я смотрел на нее… Какая же красивая! Хрупкая, нежная, черты лица ее напоминают рисунок сделанный несколькими тонкими росчерками пера, а глаза, –огромные синие глаза, словно взмахи крыльев бабочки.
Никогда не думал, что в мире существует подобная красота.
А ее волосы… Будто солнечные лучи.
Я знаю, сравнение отнюдь не ново. Но ничего более подходящего мне просто не приходит в голову. Ни сейчас, ни тем более, тогда.

Я спохватился – хотя бы напоить ее надо. Принес воды, поесть немного. Прихватил, наконец, рубаху, положил перед ней на кровать. Протянул кружку с водой.
-Возьми!
Она помотала головой, все кутаясь в мой плащ, и сжалась еще больше. На лице отчетливо отражались недоверие и страх.

А вот интересно, сколько ей лет? На вид я бы больше восемнадцати не дал, но с эльфами поди разбери…

Я вновь взял словарь.
-Ты не брать одежда? Еда, питье?
-Нет! –прозвучало резко и перепугано.
-Почему?
-Здесь все зло!
Я не знал все слова в ответе, пришлось искать.
Наконец, понял. И такая обида поднялась в душе… Отчего, и сам не знаю.
-Я не зло! –кажется, у меня голос дрогнул. –Я не зло! Не зло!

Она посмотрела на меня. Глядела долго, пристально, будто изучала. А я в свою очередь рассматривал ее –не прямо, очень осторожно, чтоб не спугнуть –и отчего то все больше казалось - она очень, очень юна.

С ее губ сорвалось слово, значение которого мне нужно было отыскивать. Наконец понял –она сказала «Клянись!»
-Клятва? Какая?
-Клянись, что ты не зло! Что… –дальше последовала длинная, сбивчивая тирада.
-Я не понял тебя, – чтобы объяснить это, пришлось вновь прибегнуть к словарю. –Не понял. Много слов, быстро говорить. Я не понял.

Она подумала. А потом указала рукой на стол, где лежала бумага и писчие перья.
Может, она и не этого хотела, но, когда я подал ей лист и перо, стала писать.
Написанное передала мне. Там был с десяток строк, так что я просто вышел в другую комнату, и, сев за рабочий стол, принялся переводить.

Перевел, хоть это и заняло не мало времени. К счастью, вечер выдался тихий, я никому не понадобился.
Она написала: «Клянись, что ты не зло.
Что не принесешь зла.
Что не дашь ничего, в чем зло.
Что в здешней еде и питье нет злых чар, что нет чар дурманящих разум или вынимающих душу или меняющих ее, или что-либо с душой или телом делающих. Клянись, что не попытаешься зачаровать меня сам, не попросишь об этом кого-то еще и не принесешь мне ничего, что могло бы изменить меня любым образом.
Клянись, что не собираешься причинять вред.
Что не станешь влиять на меня –на душу или тело.
Клянись своей жизнью и душой во всем этом.
Клянись собой»

Я еще посидел, составляя ответ ( в чем немало помогло написанное ею) и заучивая его ( не читать же клятву с листа!). А затем вернулся.
Стемнело, я зажег свечи.
Она посмотрела выжидательно.
Я опустился на колени.
-Клянусь, - было немного трудно выговаривать чужие, переливчатые слова, - Клянусь жизнью и душой –я не зло, я не принесу тебе ничего в чем зло или чары, не попытаюсь зачаровать или изменять твою душу или тело, сам, или через кого-то, или через какие –то вещи, или что-то другое. Клянусь.

Эльфийка помолчала.
-Клянись что твоя клятва правдива!
Я перевел ее слова, ( словарь теперь всегда будет при мне, когда я с ней рядом) кивнул.
-Хорошо.
Она вдруг указала на горящую свечу.
-Клянись светлым огнем!

Вновь заглянул в словарь. Огнем, огонь… Встал, подошел к свече и сказал, держа руку над пламенем.
-Клянусь светлым огнем –моя клятва правдива!

Эльфийка, кажется, немного успокоилась –по крайней мере выглядела уже не столь напряженной.
-Теперь будешь брать еду? Питье? Одежду? –спросил я.

Чуть помедлив, она кивнула. Я ощутил огромное облегчение –хорошо хоть, не вздумала брать с меня клятву, что моя клятва в том, что моя первая клятва правдива, –правдива…
Ох, запутаться можно с этими клятвами…
Да, так, возвращаюсь к описанию случившегося.

Я поставил перед ней принесенный ужин, и подумал, что раз уж моя одежда внушила ей недоверие, то, возможно, эльфийскую она примет лучше.

У меня ведь есть одна эльфийская рубаха. Осталась после пленного, который…
Впрочем, это сейчас неважно.
Я выстирал и зашил ту рубаху –пришлось тогда повозится. Почему сохранить решил –сам не знаю. Возможно, меня просто восхитила тонкая работа. И ткань немного иная, чем наши. Даже на ощупь такая приятная…
Рубаху я нашел в одном из ящиков за ворохом собственной одежды.
Принес эльфийке –она отчего то не притронулась к еде. Это напугало меня.
-Почему ты не есть? –фраза сложилась сама.

Она посмотрела… и молча протянула мне кусок сыра.
Я не мог не улыбнутся: девочка, видно, проверяет на мне еду. Ну что ж…
Попробовал сыр, затем, по ее желанию, суп, хлеб и овощи. Даже воды заставила
отхлебнуть, и сидела, ожидая не случится ли со мной чего.

Через какое то время эльфийка, видно, убедилась, что я не собираюсь менять цвет на зеленый в пурпурную крапинку или раздуваться, словно дохлая рыба, и стала есть.
Когда поела, я показал ей рубаху.
-Бери.

Она вздрогнула. Потом протянула руку…
Я положил рубаху перед ней, и эльфийка очень долго ее разглядывала, особенно заплаты.
Потом ткнула в одну из них пальцем. Произнесла пару слов- явно задала вопрос.
Я посмотрел словарь. Первое слово, «кто», я уже знал. Вторым оказалось «шил»
«Кто шил?»
Я понял.
-Я шил. Я, –для убедительности ткнул себя в грудь.
Она помедлила. Следующую фразу мне вновь пришлось переводить:
-Покажи, как шьешь.

Показать… Я немного растерялся. То есть…наверное, довольно сильно растерялся, потому что не придумал ничего лучшего, кроме как принести нитки, иглу и свои штаны, которые давно уже требовалось залатать на том самом месте, на котором сидят.
Ну я и залатал. При ней.

Она взяла штаны, сравнила с рубахой и, видно успокоившись, оделась.
Понятно, что я отвернулся. А посмотрев вновь, не мог не отметить, как идет зеленый к ее волосам.
А еще я заметил, что она очень устала, так что указав ей, где уборная, пожелал спокойной ночи и вышел, унеся посуду.

Плащ я оставил ей. Пусть. Я как нибудь перебьюсь, ночью он все равно ни к чему.
Сам устроился на полу перед камином, постелив побольше зимней одежды, и укрывшись скатертью.
Хорошо все-таки, что в рабочей комнате у меня кроме книг, трав и снадобий еще часть вещей лежит, –ее тревожить лишний раз не пришлось.

Я быстро заснул. Тоже вымотался, оно и понятно.

А утром меня ждала небольшая неожиданность.

Я принес эльфийке завтрак, но ее в комнате не было.
Просто не было.
Меня охватил ужас, на мгновение заставивший тело застыть в неподвижности. Но мысли работали лихорадочно: уйти она не могла, я сам запер дверь, а ключ у меня. Окно…мы на одиннадцатом этаже. Но вдруг!…
Я кинулся к окну, естественно, мало что разглядел, но не было внизу суматохи и мельтешни, как случилось бы несомненно, если бы…

Почему-то появилась твердая уверенность, - такого она с собой не сотворила.
Я начал искать в комнате. Заглянул в шкаф и под кровать –это были единственные места, где она могла спрятаться. Проверил в уборной.
Ничего.

Я уже не знал, что и подумать, как вдруг мое внимание привлекли одеяла на кровати. Они лежали какой то чудной кучкой…Вернее… Нет, я не знаю как это описать, – человек сторонний сказал бы, что я просто не убрал постель, но мне показалось…
Я подошел и откинул одеяла.
Два синих глаза уставились на меня, растерянно моргая.

Облегчение, которое я ощутил… да что скала, хребет Тангородрим с плеч свалился!

Но как ловко она спряталась! Кто не знает, так даже и не подумал бы…
Я рассмеялся и поставил перед ней блюдо с едой. А позже пришли ко мне и позвали –опять драка меж орками с утра пораньше и, конечно же, целитель там нужен.

Сам не знаю, как смог сдержать отвращение к этим…созданиям, охватившее меня после того, что видел вчера. Но, как-то справился.
В конце концов, их можно только пожалеть. Они ведь сами не понимают, какие мерзости порой творят!

А потом начался обычный день - обычный, да не совсем, ведь я знал, кто будет ждать меня, когда вернусь к себе.
И отчего то при мысли о ней становилось радостней на душе.
И, конечно, я, уходя, запер дверь.


Покончить с делами удалось лишь вечером. Приготовил поесть, - ей прежде всего, и войдя в комнату, присел на кровати у небрежно брошенных одеял.
-Эй! –позвал. –Это я, не бойся. Я принести еда.

Одеяла зашевелились. Вначале показался нос, - как у котенка, вылезающего из корзинки, - потом заспанное личико. Наконец она выбралась совсем, села.
Я подал ей тарелку и протянул гребень –волосы ведь совсем растрепались.
Она взяла, стала расчесываться.
-Спасибо, - это слово я понял, а вот ответное –забыл. Пришлось снова рыться в словаре и заняло это довольно много времени –вредное слово будто нарочно пряталось.
Наконец, отыскал:
-Пожалуйста… - и тут же понял, как глупо прозвучало.

Кажется, я покраснел от шеи до ушей. Эльфийка посмотрела на меня, и улыбнулась.
Какая же чудесная улыбка!
-Ты красивая! – может быть я не должен был этого говорить, но сдержать себя не смог. Сказал, и испугался –а вдруг она подумает, что я….
Вдруг я напугаю ее?

Но нет. Она снова улыбнулась и ответила…
Впрочем, дальнейшее мне лучше описать так, будто я сразу понял ее слова, хотя, конечно в словарь пришлось заглядывать не раз.
Она ответила:
-А ты смешной.

Я не понял второго слова. Она сказала:
-Вот сейчас ты полезешь в словарь.
Я опять не понял и принялся отыскивать перевод, и вот тут она рассмеялась от души.
-Я говорю «полезешь в словарь», и ты лезешь в словарь! Какой же ты смешной!

Я перевел наконец, но обиды не ощутил. Смешной… ну и пусть смешной, ведь то, над чем смеются, не может быть страшным!
А значит она поверит, наконец, что я ей не враг!




Первая луна весны, день тринадцатый.

Сегодня я узнал ее имя. Было так: пришел вечером с ужином, позвал, и понял вдруг что до сих пор она для меня остается незнакомкой. Тогда я сказал:
-Меня зовут Хэйтелл. А ты?
Чуть помедлила, прежде чем ответить.
-Ариэн.
-Ариэн? –я посмотрел –это означало «солнце».
-Ариэн. –она осторожно коснулась моей руки и я ощутил…
Солнечно. Внутри стало солнечно.
Так бывает, когда после бессонной ночи, проведенной за работой в мрачной комнате, выходишь вдруг во двор, –и с разбегу ныряешь в сияющее утро, и свежий воздух едва не сбивает с ног…
Или, когда во время сбора трав, целый день бродя по лесу купаешься в тепле и свете, весь отдаешься запахам и звукам, будто пропитываясь лучами солнца .
После такого я вечерами будто пьяный – и, вынужденный вновь запереться в каменных стенах, долго еще тоскую о лесной воле.

Так вот, когда эльфийка дотронулась до меня, все самое доброе и теплое, что я пережил, словно вновь возвратилось ко мне. И стало понятно: солнце я все эти годы носил в себе, даже в самые тяжелые и горькие дни, а еще я почувствовал…
Нет. Продолжать бессмысленно, я все равно не смогу этого описать.

-Солнце, –сказал я ей на всеобщем. –Ариэн –солнце. Солнышко…
Она улыбнулась, чуть склонив голову к правому плечу.
-Что значит «Хэйтелл»?
Я поискал перевод на синдарин, но этого слова почему-то не было. Или я пропустил…
- Хэйтелл –чайка. –попытался пояснить. –Птица такая. Птица. –И изобразил руками взмахи крыльев.
- Пти –ца. –повторила Солнышко. –Айвэ. Айвэ, – и, взяв перо, набросала на бумаге летящий силуэт.

Я проверил в словаре. Да. На ее языке «айвэ» значит «птица».

Ну вот. Пишу сейчас эти строки и не могу не улыбаться: теперь у меня есть еще одно имя, и маленькое солнышко в доме.

Как странно…
Впервые за два года, что я провел в Цитадели, мне легко и спокойно думается об этих комнатах «дом».






Первая луна весны, день двадцать пятый.

Работаю на износ. Скоро придет пора весеннего сбора трав.
Дел много – впрочем, весной всегда так.
Весна –беспокойное время.

Вчера один из пленных –нолдо, пытался бежать. Покалечил троих стражей, прежде чем его водворили обратно в камеру. Я позаботился и об охране, и о пленнике.

Уважаю мужество нолдор. Они достойные противники.
Говоря честно, я все чаще жалею о том, что мы враги. Только тссс… об этих мыслях не знает никто, ни одна душа в целом свете.

Солнышко, бедняжка, целые дни прячется, боится каждого шороха. А по ночам не спит, смотрит на звезды.
Ей очень не хватает свободы, я понимаю, но что же делать –мы оба обязаны быть осторожными. Ведь если Солнышко обнаружат, убьют и ее и меня.
Или что похуже…

Не то, чтобы я за себя особо волновался, но вот Солнышко думает иначе. На днях говорит «Ты плохо спишь? Почему?»

А я, вообщем то, сплю хорошо… У камина. Вот только мало: по ночам учу язык. И продвигаюсь не так уж плохо - полтора-два десятка новых слов в день!
Сам не понимаю, как это все так быстро запоминается. Удивительно.

Солнышку я сказал, что сплю хорошо, но она не поверила. И велела теперь на ночь оставаться в той же комнате, что и она. Я, конечно же, не протестовал.

Так у нас и повелось отныне –она по вечерам велит «Ложись!», я и укладываюсь на полу, у кровати. Одежду туда перенес и несколько скатертей, Солнышко одну подушку мне отдала - получилось не так уж плохо: и ей спокойнее и я высыпаюсь.

Вот только жаль, что ей все дни приходится проводить свернувшись в клубок под одеялами. Она ведь только на мой голос откликается, –а так можно подумать, что в комнате нет никого.

Но, даже когда я рядом, от малейшего шума дрожит –ей все чудится, что кто-то чужой вошел.
Надо придумать что-нибудь, чтоб не так боялась.
Я подумаю.




Первая луна весны, день двадцать седьмой.


Придумал!
Мысль пришла нежданно и оказалась хорошей. На складе объяснить, зачем мне это надо, тоже было легко –понятно, что даже целителям не по душе внезапные гости. А звука открывающейся двери, заработавшись, могу и не услышать.

Придя к себе, возился я не долго. Устроить все оказалось делом простым. Позвал Солнышко
( стоило большого труда уговорить ее выйти из комнаты) и с некоторой гордостью продемонстрировал плод собственного труда.

-Видишь, –сказал, - Когда я рядом ты поймешь, если другие придут.

Она была рада, а я –и поболее. Теперь не будет больше вздрагивать, если скрипнет кровать или зашумит ветер. Хотя бы от этих страхов я ее избавил.

А всей премудрости: дверной колокольчик.
Мог бы, кстати, и раньше додуматься.
Вторая луна весны, день десятый.

Солнышко полюбила по вечерам лежать подле меня, опустив голову мне на колени. Ей нравится, когда я глажу ее волосы, и мы подолгу беседуем. Она взялась учить меня синдарину сама, и дело пошло еще лучше. Под ее руководством я осваиваю письменность, и запас слов стал уже гораздо больше.
Я же в свою очередь учу ее всеобщему. Кое-что она уже знает.

А еще она теперь часто помогает мне, когда делаю мази или настои. Для нее хорошо быть занятой, а дверь свою я в таких случаях запираю, так что, если кто постучится, она успевает спрятаться.

Кор встретил меня сегодня утром в коридоре. Поприветствовали друг друга и он спросил только «Ну как?»
«Хорошо» –ответил я. Мы оба поняли, о чем речь.

Кор ведь знает. Он и Кьон. Но мы давние друзья, они не выдадут меня!
Ну, конечно не выдадут.
Да ведь, если бы хотели, то давно бы уже…

Хэйтелл, постыдись! Что за глупости лезут тебе в голову!

Ох… видно, страх угнездился в моем сердце глубже, чем мне до сих пор казалось.

Завтра с рассветом ухожу собирать травы. Пора.
Развеюсь немного, да и Солнышку что нибудь из леса принесу.



Вторая луна весны, день одиннадцатый.


Устал. Очень устал, все тело ноет.
Но как красивы весной наши леса!
Молодая листва, разноцветье цветов, свежая зелень трав, пение птиц, синее-синее небо… Синее, как ее глаза.
Утром стоял туман –будто серый песок подмешали в тарелку с голубым молоком.
Но потом он рассеялся и как же хорошо было на вольном воздухе!

Я жалел только, что Солнышко не со мной. Ей-то из окна виден лишь крохотный кусочек неба, да горы вдали. А ночью –звезды. Это хорошо, эльфам ведь нужны звезды –так я слышал.

Я принес ей молодое деревце –выкопал вместе с землей, а дома устроил в горшке, где всегда хранил сушеные травы. Ну ничего, травы перекочевали в деревянный ящик а деревце (если не ошибаюсь, это –молодой дубок) я поставил у кровати –пусть Солнышко смотрит и радуется.
А если кто спросит –зачем, ну что ж, мало ли полезных свойств у листьев и коры дуба…

Спина болит, вот что. Да и на полу прохладно…
Но это все пустяки, – только она заметить не должна.




Вторая луна весны, день двадцать третий.


Ну как убедить этого мальчишку, что ходить он все равно должен пытаться, несмотря на боль?!
Да, ногу сломал… Больно, понимаю, но кость-то уже срослась, и теперь, если будет продолжать валятся без движения, то нога ослабнет – и кто знает, сможет ли он потом вообще стоять, не говоря уже о том, чтобы ходить и бегать.

Ладно. Завтра попробую объяснить еще раз. А если меня не послушает, то уж старшего брата –точно.

Я что-то расчихался. Хорош же целитель, который за собой уследить не может!

И Солнышко заметила. Спрашивает:
-Ты заболел?
-Нет, - отвечаю, - Просто так.
А она посмотрела…
-Ты на полу спишь. Пол холодный, потому ты простудился.
-Это ничего… Мне правда все равно.

Солнышко подумала немного, потом решительно тряхнула головой.
-Теперь будешь спать на кровати. А то совсем разболеешься.

Разве посмел бы я ей возразить?
Да и права она, на кровати высплюсь лучше. Вот только бы Солнышко не напугать…
Правда, узковата кровать. А, ничего, как нибудь!



Вторая луна весны, день двадцать четвертый.

Выспался!

Вечером лег на самом краю, стараясь не касаться Солнышка, и долго глаз сомкнуть не мог. А она уснула быстро, во сне завозилась, ближе ко мне подвинулась –я отодвинулся… потом еще… и снова… потом задремал чуть, а после…

Проснулся я на полу. Солнышко, сидя на кровати, недоуменно смотрела на меня.
-Что случилось? –спросила. А я огляделся, понял, и не смог не рассмеяться.
- Ничего, - говорю, - мои штаны и рубаха с кровати упали.
Солнышко, видно, со сна не поняла.
-А шум почему такой?
- Да я в них был. – и расхохотались мы оба. Потом она сказала.
- Тебе надо кровать шире сделать. Чтобы не падать. – и я согласился с ней.
Ну что ж, плотничать я немного умею –ровно настолько, чтобы, притащив доски со склада, расширить, «ложе». Я думал об этом и раньше, да только не знал, как Солнышко к такому отнесется, а спросить не смел.




Вторая луна весны, день двадцать пятый.

Ну вот, на кровати теперь могут свободно поместится двое.
Занозил палец, Солнышко помогла занозу извлечь.
У нее такие нежные руки…

Когда ходил за досками на склад на вопрос «Зачем?», честно ответил, что упал ночью, кровать, мол, узкая, а спать в последнее время отчего-то стал беспокойней. Смотритель хмыкнул «Весна» и доски выдал. Пожаловался, что трое его девчонок кашляют. Я обещал медовый настой. Завтра отнесу.


Третья луна весны, день четвертый.

Весь день шел дождь.
Я никому не понадобился, так что мы с Солнышком были вдвоем. Она рассказывала мне о своих родных: оказывается, есть целый народ золотоволосых и голубоглазых эльфов –только почти все они уже очень давно ушли за Море, и осталось лишь несколько семей, в числе которых и родичи Солнышка.

Они жили в Белерианде, но этой весной решили переселиться в Хитлум, –ведь там их князь, Финголфин, под его защитой им будет спокойней.

Дорога пролегала недалеко от наших границ –и Солнышко, на беду свою отбившаяся от родичей во время привала, попалась на глаза оркам.
Притащили они ее в Цитадель из–за приказа приводить всех, кого берут на границах, но она оказалась бесполезной…

Дальнейшее мне более чем понятно и упоминать я об этом не хочу.

Солнышко плакала от горя –ведь она же понимает, ей больше никогда не встретится с близкими, –по крайней мере, в этой жизни.
И я не знал, как утешить ее.

Поведал о своем детстве, о семье, которую погубила Тихая Смерть –от этой хвори ведь нет спасения, - об Иньо, сыне брата отца моего отца, нашем целителе, - ведь он и был моим первым наставником, у него в доме я рос, после того как одиннадцатилетним мальчишкой потерял родичей.

Я не знаю, почему пощадила меня Тихая Смерть.
Может быть, ради встречи с Солнышком моим, ради того, чтоб познал я счастье видеть ее улыбку.

Она потеряла многое, но у нее есть я.
А это уже кое-что.


Третья луна весны, день девятнадцатый.

Солнце, которое не палит, не жжет беспощадно, но дарит ласковое тепло, солнце на которое можно смотреть без боязни ослепнуть –это Солнышко… Это она.

Все это время мы спали рядом, но по-прежнему так, будто между нами лежал меч. Солнышко обычно спит спокойно, лишь изредка вздрагивает или стонет, но этой ночью, видно, приснилось что-то особенно плохое.
Она металась и плакала во сне, и в какой то миг я просто обнял ее, прижав покрепче к себе. Проснулась, вскрикнула, и я поспешил сказать:
-Это я, не бойся. Это я.
-Айвэ… - вздохнула, и уткнулась лицом мне в грудь. Успокоилась, расслабилась и вскоре уснула вновь.
А я обнимал ее.



Третья луна весны, день двадцатый.

Я люблю Солнышко.
Я люблю ее.

Как же раньше не догадался, глупец! Ведь нет для меня большей радости, чем быть с ней рядом, слышать ее голос, смех, смотреть в эти небесные глаза, гладить лучистый водопад волос…

Ох… сколько таких глупостей было уже сказано и написано до меня… Сколько… а, пропади оно все пропадом, какая мне разница! Ведь это я, я! Я люблю мое Солнышко, хочу всегда быть с ней, служить ей, будто пес, засыпать и просыпаться у ее ног… нет и не будет для меня иного счастья в жизни и плевать, кто и когда в водовороте лет повторял такие же, или похожие слова!

Ведь… если слова по-прежнему свежи, и песней рвутся из сердца, это всего лишь значит, что любовь древней мира, многолика и многозвучна, и все же –едина.
Любовь старше вечности, и вместе с тем она, - ее любимое дитя.

Ну надо же… Перечитал –и изумился.
Пишу, будто сказитель… Или менестрель…
Интересно, что бы сказала Солнышко, прочтя эти строки?
Возможно…

Хэйтелл, опомнись!
Какое ей дело до тебя?

Ну, ну вот встань сейчас и посмотри в зеркало –немедленно!
Ну!

Посмотрел…
Н да..
Не зря меня в детстве «жердью» дразнили. Такой и остался, – худющий, нескладный, и вымахал чуть ли не под потолок.
А волосы…копна сена какая-то, да еще и коричневого сена! Сколько их не причесывай –через миг снова, будто с лошади на полном скаку упал и головой тормозил!
А нос –как клюв аистиный.

Ну, разве я такой, ей пара?

Да и потом… Я из Тьмы, а она из Света –этого ведь не избыть и не стереть.

Да почему существуют в мире Свет и Тьма, кто это выдумал? Кому и для чего нужна эта бессмысленная вражда, ради каких целей льется кровь?!…
Как будто нельзя было все разрешить мирным путем при наличии капли доброй воли!
Как будто невозможно было изначально обойтись без войны!

Хм.
А ведь это кощунством попахивает, Хэйтелл… Или предательством…
Одно другого краше. И откуда только у меня такие мысли?

Ведь… я же верен Властелину…
Верен.

Верность, как учил еще отец, это умение не задавать вопросов.
Но где ты был, Властелин Мелькор, когда умирали моя мама и сестренка? Где ты был девятнадцать лет назад, когда люди, преданные тебе, в отчаяньи призывали тебя?!
Где ты был тогда?

Мне жаль, что нет ответа. Возможно, если бы он был, я бы относился ко всему иначе.
Да, я служу Властелину. Но разве из-за этого я лишился права на счастье?
Предатель? Нет.
Не предательство, не измена…. всего лишь желание быть счастливым.
Всего лишь –быть с ней.

Но как сказать ей об этом?…
Как сказать?…
Я не знаю…

Третья луна весны, день двадцать первый.

Солнышко рассказывала мне о сотворении Арты, как это знают эльфы. О Музыке, Валар и Едином.
Чудно она произносит: не «Арта» а «Арда». С «Д».
А мне так даже больше нравится… будто звон весеннего ручья.
И Валар эти… в ее рассказе все совсем иначе, чем ведомо мне.
Ну, оно и понятно, все же она из Света.
Только все равно –я сочувствовал королю Финвэ. И –если Властелин действительно так забрал Камни, то…
По-моему, за такое по головке не погладишь. И еще –по словам Солнышка выходит, что Валар вовсе не хотели этим своим Светом Древ заслонить от мира живой свет солнца и луны. Просто Арта еще не была готова…

Ну конечно, Солнышку, как и прочим эльфам тоже могли заморочить голову россказнями…Только вот мне пришло на ум: так ведь и с нами Властелин мог поступить точно так же, с тем же успехом.

Ну-ну… Даже страшно стало –это ведь…
Все не могу отделаться от мысли - предательство ли это Тьмы? Не предательство ли Властелина –то, что я Солнышку верю?
Да, верю, хоть и ужасаюсь этому, но…
Но что я могу поделать?!

…Я весь день думал. Странно получается. Я ведь как раньше продолжаю выполнять свои обязанности. Целителем Цитадели я быть не перестал.

Не предатель я, а всего лишь влюбленный.
Влюбленный глупец?
Ну и пусть!


Третья луна весны, день двадцать седьмой.


День.
Я наконец, решился. Я признаюсь.

Слава Тьме, мой синдарин уже совсем не плох. Сегодня, вернувшись из долины, (там столько ромашки –я собирал, пока мог унести!) я писал. Рассказывал Солнышку о своих чувствах, искал подходящие слова, а то вечно они у меня теряются. Изорвал почти двадцать листов, пока наконец не решил, что готово. И я признаюсь…
Вот только схожу к больному: мне сказали, один из стражей поскользнулся на ступенях, вывихнул ногу, она распухла. Надеюсь, ничего серьезного.

Вечер.

За окном звезды, огромные, яркие… Будто жемчуга кто рассыпал по черному бархату небес.

Солнышко спит, а я сижу за столом и не знаю, смеяться мне или плакать.
Мир еще не видывал, должно быть, такого нелепого признания…

Я начал с того, что принес ей букет ромашек и одуванчиков, и еще сладкий пирожок. Сладкое редкость в Цитадели, но я же знаю, девушки это любят.
Солнышко изумилась увидев букет, и даже расстроилась, –оказалось, при ней еще никто никогда раньше не рвал цветов.
Оплошал я. Цветы поспешил поставить в кувшин с водой и заверил, что больше никогда так не поступлю. Потом предложил пирожок –он с яблочным вареньем, и Солнышку очень понравилось. Она норовила поделиться со мной, я, чтобы не обижать, съел немного, а потом принялся искать подготовленные записи… и что же? Их не было!

Я раза четыре вывернул карманы, пока не понял наконец, что в растерянности попросту надел другие штаны!
У меня же их две пары, одинаковых, черных.
Ну и олух же я…

И вспомнилось –вторые ведь сегодня днем, как вернулся, отдал стирать. Эх, пропали все мои старания, смылись горячей водой…

Солнышко заметила мое замешательство.
-Айвэ, ты что-то ищешь? –спросила.
-Да ничего… –и тут я понял: если не скажу ей сейчас, не осмелюсь на это уже никогда!
Что откладывать на завтра, штаны то все равно уже постирали!
И я начал:
-Солнышко… Я хочу… поговорить с тобой… признаться в чем- то… Но только вначале должен предупредить: даже если тебе не понравится то, что я скажу, я все равно всегда буду твоим другом, не оставлю тебя и не предам, и по-прежнему продолжу заботиться о тебе до конца своих дней.

Она посмотрела внимательно и немного встревожено.
-Всегда-всегда будешь другом? И не выдашь?
-Ни за что! Что бы ты не сказала в ответ на то, что я хочу сказать, а сказать я просто собирался что…что я хотел… я пытаюсь …я… давно уже не знаю как сказать тебе, то что вот сейчас точно скажу… только слова найду…ох, опять они у меня разбегаются… я… я не хочу обидеть тебя , Солнышко, просто сказать хочется…ну не могу я больше молчать об этом… но я просто не знаю, как сказать, что я тебя люблю.

В ответ на мою нелепую и бессвязную речь ( ох, гораздо лучше все это выглядело написанным на бумаге!) она помолчала, и только спустя время, заговорила тихо и очень серьезно.
-Я хорошо отношусь к тебе, Айвэ, очень хорошо… Я… -и затем она произнесла фразу, смысла которой я не понял –фразу не на синдарине, нет. То был иной язык, напомнивший мне одновременно и звон клинков и шум речных волн. Я взял было словарь, но Солнышко остановила меня.
-Не ищи, Айвэ. Не надо. Ты… ты просто пойми, я не смогу быть с тобой вместе. Только рядом. Только рядом, Айвэ. И наверное так будет всегда.

Я посмотрел на нее ( а сидели мы на кровати, один подле другой) взял ее нежную руку в свою, и поцеловал. Было горько внутри и вместе с тем странно легко.
-Я твой друг, Солнышко мое ясное. Я навеки твой друг.

Теперь думаю: а что еще я мог ей сказать?
Пожалуй, ничего больше.
Только рядом…

Что же.
Пусть так. Ты спишь в моих объятиях, ты разговариваешь со мной, улыбаешься мне, ты принимаешь от меня пищу и одежду, ты дышишь со мной одним воздухом, я ощущаю твой запах, касаюсь тебя –и ничего мне больше не нужно, ничего на свете!
Солнышко, я люблю тебя!

…. А в словаре я все же покопался. Она права –тех слов там действительно нет, как я и предполагал, это не синдарин, но иной эльфийский язык.
Однако… как она сказала?… Нет, всех слов я к сожалению не запомнил, странно, будто нарочно спрятались… Но одно все же врезалось в память: «Мelda? Melde?» Я не уверен. В словаре его тоже не было. Однако ведь есть похожее, «Mel». А оно означает, «Любовь»



Первая луна лета, день четырнадцатый.

Духота!

Замок ведь базальтовый – зимой приходится изводить груды дров, а летом в этих стенах невозможно дышать!
Стража, слуги, и прочие обитатели Цитадели ползают, будто сонные мухи. И орки страдают гораздо больше людей.

Солнышко уже не прячется все время под одеялами – я ее понимаю, задохнутся ведь можно! Теперь она ныряет в свое гнездышко только при подозрительных звуках.

Хуже всего ночами – камень, нагревшийся за день, выпускает накопленное тепло, и просто не знаешь, куда деваться от жары.
Я схожу с ума в рубахе и длинных штанах, а Солнышку-то верно, приходится еще хуже, хоть она, бедняжка, молчит.

Но сколько это может продолжаться?!
Нынешней ночью мы оба опять не выспались – шестой день подряд!
Я так больше не могу.
Сегодня попрошу у нее позволения снимать на ночь хотя бы рубаху.




Первая луна лета, день шестнадцатый.

Позволение было получено. Первую ночь я спал без рубахи (какое блаженство!), а на вторую, видя, как страдает Солнышко от духоты, предложил раздеться и ей.
-Возьми мой плащ, он будет вместо одеяла, а одежду сними.
Она подумала и согласилась. В эту ночь я, сняв рубаху, и сменив длинные штаны на короткие, гораздо выше колен, подождал, отвернувшись, пока сбросит одежду и закутается в плащ она, и лишь затем мы улеглись.

Но в середине ночи я проснулся. Светила полная луна, все было так хорошо видно…

А Солнышко… она раскрылась во сне, отбросив плащ. И спала на спине, раскинув руки.

Я прикрыл ее.
И повернулся спиной.


Первая луна лета, день двадцатый.

Да что же это такое творится…

Солнышко не только не признает покрывал, но по ночам обнимает меня, говоря, что ей так спать спокойнее.
Ей!
Спокойнее!

Я рад за нее, бесконечно рад, но мне-то каково?!
И ведь ничего сказать не могу…

Позавчера она долго и с удивлением разглядывала мое тело, водила пальчиком по груди, животу, плечам…
-А ты похож на нас, Айвэ. –сказала, -Только кожа темнее.

Неудивительно, у эльфов действительно очень светлая кожа.
Похож… Хм, это чем же?
Хотя… да, у меня для нашего народа слишком тонкая кость и высокий рост.
А ей это своих напомнило…

Я спросил недавно –оказалось, Солнышку только двадцать три года, как она сказала, «по вашему счету».
И она ничего не знает о… для нее это началось с унижения, страха и боли.
Солнышко, милая, если бы ты только позволила мне... позволила мне приблизится. Я убедил бы тебя, что это не всегда больно, я подарил бы тебе радость, я смог бы, уверен, что смог бы!…

Но что мечтать о несбыточном, –она с безмятежной невинностью ребенка засыпает в моих руках, а я, касаясь ее кожи, гладя по голове, вынужден, сцепив зубы, терпеть.
Но я выдержу. Я справлюсь с собой. Иначе никогда больше не смогу быть достоин не только ее, но, тем более, и собственного доверия.







Первая луна лета, день двадцать шестой.


Вот все и случилось.

Как… как просто это выглядит на бумаге. Жаль, что слова –лишь слова, не обладающие ни запахом, ни цветом. Жаль, что впечатываясь в белый лист, мысли, чувства, ощущения, звенящий от напряжения голос, страстный стон и слабый шепот в ночи –все, все превращается в ровные ряды маленьких черных значков, невыразительных едва ли не до боли!

А мне так хочется воплотить память сегодняшней ночи во всей ее полноте…
Увы.
Наши возможности, как правило, в лучшем случае составляют едва ли половину от наших желаний.

Желаний…
Ведь я желал ее, желал до безумия, до дрожи. Она была рядом со мной, рядом, нестерпимо рядом, но я-то хотел - вместе.
Я был словно тетива лука, за миг перед тем, как спустят стрелу. Особенно в последние дни…с тех пор, как жара заставила нас избавится от одежд, хоть как- то защищающих меня от меня самого.
А Солнышко такая доверчивая… Обнимает, жмется…
Но я ни за что, никогда в жизни не причинил бы ей вреда!

Однако в эту, лишь недавно отступившую ночь, мы, видно, преступили черту.

Солнышко была тревожна, не засыпала. Я - тоже. Она свернулась под плащом едва ли не в колечко, и так долго лежала неподвижно, что я забеспокоился:
-Солнышко, ляг как-то по-другому, у тебя же может тело свести.
-Но со мной все хорошо, Айвэ, я ничего не чувствую…
Не чувствует? Это меня насторожило.
-Солнышко, ложись иначе! Я как целитель говорю.
-Ну ладно… - она закопошилась под плащом и тут же тихо охнула, на лице отразилась боль.
Я понял – все-таки случилось.
Потом я долго растирал ей ноги и руки, напрочь забыв об отброшенном плаще, а после она легла наконец как обычно, обняла меня и прильнула, а плащ прикрывал ее лишь сверху, под ним же я ощущал ее тело, чувствовал как ее грудь касается моей…

Кажется, я застонал. Солнышко изумленно подняла голову.
-Ты что, Айвэ?
-Ничего… Ничего…
Она погладила меня по руке –о Тьма!
-Ты как натянутая струна. Тебе плохо?
Я только помотал головой, благодаря Великую Тьму за то, что на мне хотя бы штаны…Пусть и короткие.

Солнышко начала вдруг ворочаться. Я перевернулся на живот, вжался всем телом в кровать надеясь хоть так успокоится…
-Айвэ!… Айвэ!…
-Что, Солнышко?
-Со мной что-то странное творится…Я…я и сама как струна… помоги мне, Айвэ!
Я нашел в себе силы погладить ее –по голове, по плечам и спине… Солнышко сперва вздохнула облегченно, но затем –вновь:
-Я все равно как струна, Айвэ… Когда ты гладил –легче стало… помоги! Помоги мне!

И вот тут я перестаю помнить, как и что в точности было дальше. Вроде, я шептал ей «Позволь…позволь мне быть не только рядом, я помогу, помогу, только разреши…» , и она дала свое позволение, что то говорила об уже данной ею мне клятве, об обряде каком то, не помню... а потом было сплетение тел в безумии ночи, да фонтан звезд, разорвавшийся у меня внутри.
Мне неловко писать об этом, но раз уж веду дневник…

После всего, когда мы просто лежали около, и я держал Солнышко –мое Солнышко! –в объятиях, погасла свеча.
Моя милая вздрогнула, и я ощутил ее страх.
-Айвэ!
-Я здесь, Солнышко. Я здесь!
-Айвэ… -успокоенный вздох. –Пожалуйста…говори еще. Говори, я хочу слышать твой голос.

И я говорил. Что –не знаю. Кажется, вновь обещания и слова, глупости не имеющие значения ни для кого, кроме нас двоих. А потом в комнате стало светлей –это заглянула луна –и Солнышко успокоено гладила меня по щекам, ее пальчики бродили в моих волосах, а я целовал ее бесконечно милое личико, щеки, глаза, губы…
-Вот видишь…вот видишь, а ты боялась… Я же говорил, что все будет хорошо.
Она замерла на миг.
-Так это было оно…- и рассмеялась. –Ох, Айвэ! Какая же я глупая! Я и не догадалась!
-Тебе ведь не было больно? –забеспокоился я.
-Нет… Совсем нет. Это было как ветер… теплый, внезапный и очень… быстрый ветер.
Я улыбнулся и поцеловал ее еще раз.
-Я люблю тебя, Солнышко. Люблю.

Чуть погодя мы оба уснули. Сейчас, пока я записываю все это, Солнышко еще спит. А я…
Я самый счастливый человек на Арте!
Ведь она сказала…
«Я люблю тебя, Айвэ.» -Вот что сказала она.





Вторая луна осени, день двадцать девятый.

У нас будет ребенок!

Я начал подозревать это еще пол-луны назад, все это время наблюдал за Солнышком, и сегодня, наконец, сказал ей –сказал, потому что сомнений уже не осталось.
Она и сама была встревожена своим состоянием: внезапно накатывающейся слабостью, сонливостью, резкой переменой вкусов…
Утром я успокоил ее.
-Солнышко, - сказал, после завтрака, - Я теперь знаю, что с тобой. Точно знаю.
-И что же?
Я осторожно обнял ее.
-У нас будет ребенок, любимая. Понимаешь, ребенок!
Она изумилась.
-Правда?
-Конечно правда! Целитель я в конце концов, или нет? Я ведь уже почти луну за тобой наблюдаю!
Солнышко поцеловала меня.
-Как хорошо… - и тут встревожилась, - Но Айвэ. Меня ты можешь прятать, а как же будет с маленьким?
Меня и самого это волновало, однако Солнышко я постарался успокоить.
-Я что нибудь придумаю, милая. Обещаю.
Она поверила мне.

А вот сейчас…сейчас я думаю. Младенцы, они, наверное, все похожи –что человеческие, что эльфийские… А разве не бывало случаев, когда нежеланного ребенка подкидывали под порог добрым людям? Бывали, еще как! Да и с Харнэлл, дочерью моего дяди, что живет в деревне, мы всегда были друзьями. Ну да, у нее три малыша, вон, две луны назад третьего родила. Так будет четыре. И –я ведь никому не обязан раскрывать правду. Времени осталось восемь лун с хвостиком –успею додумать подробности истории.
А пока нужно позаботиться, чтобы все проходило как след.
Ох… до сих пор не могу поверить: я – отец?
Ну надо же…


Третья луна осени, день шестнадцатый.


Дожди, дожди, уже пятый день дожди. Люди мрачны и хмуры, скоры на злость, орки стали чаще задирать друг друга, теперь у них легче доходит до крови…

Солнышко что-то слабая. Почти не ест, хоть я стараюсь приносить ей все самое вкусное. Хорошо, все же, что живу на полном довольствии Цитадели и мало кому есть дело до того, как и какую снедь беру на складах –лишь бы приходил в положенные дни.
Побывал у Харнэлл, принес кувшин молока, сметану домашнюю, сыр… Сушеных фруктов и здесь в достатке.
Солнышку молоко понравилось. Это хорошо.
Неужели это наш будущий ребенок высасывает из нее все соки? Неужели?
Этим объяснением я стараюсь успокаивать себя и ее –больше, кажется, себя, однако по-моему, тут скрыто нечто иное. И иногда чудится –Солнышко знает в чем дело. Знает –но молчит.
Почему?!


Первая луна зимы, день пятый.

Попался на глаза Повелителю. И что его на этот этаж занесло?
Увидев его я, как и полагается, приблизился шагов на пять, остановился, и, склонив голову, ждал, пока он подойдет.
Он помнил мое имя. Ответил на приветствие. Спросил о делах, я ответил, что все в порядке.
Я волновался, да. Более того –было страшно. Страшно, что почует неладное, что посмотрит и ему откроется правда –и это станет концом всего..
Я даже вспотел, несмотря на холод зимы. Повелитель заметил это, но, к счастью, не догадался об истинных причинах моего состояния.
-Плох тот целитель, что не следит за своим здоровьем. –бросил.
-Мне и впрямь немного нездоровится. –ответил я, - Но это пройдет вскоре, Повелитель, уверяю тебя.
Он лишь кивнул, и направился дальше. Когда шаги его стихли за поворотом, я прислонился к стене. Ноги дрожали.

Рассказал Солнышку. Она улыбнулась, и сказала, что меня, нас обоих, уберегла Элберет.
Ну, пусть так.
Главное, что убереглись.




Третья луна зимы, день восемнадцатый.

Солнышку очень плохо. Бледная совсем стала, исхудала очень –теперь гораздо заметней, что в тягости. Не ест, спит только почти все время, на холод постоянный жалуется, говорит, –трясет ее.
Да что ж это такое? Я не понимаю, как и когда она могла заболеть?! В комнате теперь жарче, чем в печке, настоями я ее выпаиваю, а толку…
Она тает как свеча. И не в маленьком тут дело, совсем нет!
Она молчит о чем-то, я твердо уверен.
Молчит.
Я не понимаю…

Третья луна зимы, день двадцатый.


Солнышко рассказала мне.
Оказывается, эльфы хоть и не умирают от старости как мы, но могут…истаять. Просто уйти, если устали, или не могут больше жить. А ведь не живут они без воли и звезд.
Постоянный страх, вечная необходимость скрываться, каменные стены –все это убивает ее.
Убивает ее.

Я плакал. Я умолял ее не уходить. Я просил не бросать меня, и дать возможность появиться на свет нашему малышу.

Солнышко сказала, что постарается. Я обещал делать все, все, что только в моих силах.
Да, ведь именно силы и нужны ей. И я дам их. Столько, сколько будет нужно.
Солнышко, любимая, только не угасай!!



Первая луна весны, день пятнадцатый.

На реках тронулся лед, возвращаются в гнезда птицы, долины и леса наполнились их щебетом. Почки набухли на деревьях, снег тает и течет ручьями.
Мир пробуждается к новой жизни а я, закоченевший в отчаяньи, борюсь за жизнь гаснущую.
Солнышко…
Солнышко мое…

Последняя луна была кошмаром. Всякий раз, отлучаясь, я цепенел от ужаса при мысли, что, вернувшись, найду на постели лишь ее мертвое тело. Всякий раз, засыпая, знал, – могу проснуться и не услышать ее дыхания.

Но я боролся. Мы оба боролись. Я отдавал силы –она принимала. Это походило на переливание крови тому, кто много потерял ее в бою.
О, Великая Тьма! О Валар, вы, в которых так верит она! Не отнимайте у меня ее, умоляю, не отнимайте! Позвольте ей жить, не отбирайте у нас наше счастье…
Молю вас, ведь нет ничего тяжелее разлуки!
Не отбирайте ее у меня!!
Если только в вас есть хоть капля сострадания… Прошу вас…


Вторая луна весны, день семнадцатый.

Я сознательно рискнул нашими жизнями. Я водил Солнышко в долину.
Там есть одно место –пригорок, за которым, словно бы в углублении, крохотная низинка, покрывающаяся в начале второй весенней луны густой, ровной и мягкой травой. В низинке живет семейство кроликов, а еще там растут кусты шиповника и несколько молодых тополей. Недалеко протекает ручей, в нем рыбки и маленькие зеленые лягушки.
Я отнес Солнышко туда на руках, в середине ночи, и мы пробыли там весь день.
Эльфам ведь нужны воздух и свобода.
Когда же вновь пришел вечер мы возвратились обратно, и слава Тьме, или Валар, нас не заметили!
В Цитадели я предупредил, что иду за травами. Ну что ж, трав я действительно принес.

А Солнышко думала, что здесь лишь камень и холод темниц! Теперь она увидела, как ошибалась!
И, вроде, ей стало намного лучше. Когда мы вернулись, она хорошо поела, была оживлена и смеялась.

Может быть, еще не все потерянно? Может, она поправится?
Пусть так будет!
Пожалуйста, пусть так будет!


Вторая луна весны, день двадцатый.

Я ошибался, о Тьма, как же жестоко я ошибался, надеясь на чудо…
Тьма. Вот именно –Тьма. Тьма безнадежности у меня внутри.
Солнышко умирает.
Угасает медленно, догорает, угольком в камине. А я… я ничего не могу поделать.

Теперь я все время рядом –плачу и целую ее. Она просит прощения –за то, что оставляет. Но я не виню.
Разве можно запереть солнце в клетку, и надеяться, что оно продолжит греть и светить?!

Будьте вы прокляты, холодные стены!!
Будь проклят тот, кто выдумал войну!!
Будьте прокляты, Валар, равнодушно взирающие на то, как гибнет она!!

Хотя нет… вас мне не за что винить…
Солнышко, мое светлое Солнышко все равно не выжило бы в… Ангбанде.
А эльфы ведь возрождаются, так я слышал.
Ей место там, в той чудной стране За Морем, про которую столько говорила. Там она согреется, там будут и звезды и свобода…

Солнышко…

Я сказал, что уйду вместе с ней, но она возразила:
-Нет, Айвэ. После смерти у людей и эльфов разные пути–если уйдешь, то мы никогда уже не встретимся. А так… кто знает, что будет…

И я пообещал. Пообещал, что буду ждать.






Вторая луна весны, день двадцать первый.

Я солгал ей.
Впервые я солгал ей.

Это безнадежное отчаянье… эта дикая, выворачивающая душу боль, когда знаешь, видишь, как уходит самое дорогое тебе существо, и все равно не можешь ничего поделать, лишь плакать, да умолять о милости далекие небеса…
Жизнь вытекает, будто вода меж пальцами, и проклинаешь собственную беспомощность и…
И рождается ложь, - последняя безумная попытка удержать в ладонях прозрачные капли…

Я сидел на кровати и держал ее руки в своих:
-Мы уйдем отсюда, Солнышко! Я выведу тебя!… Мы минуем посты, мы выберемся и пойдем туда, куда скажешь ты! Мы убежим, слышишь, убежим!

Она взволновалась, почти погасшие глаза вдруг вспыхнули.
-Так значит, мы могли уйти и раньше? Уже давно?! Могли?!

Каменный сапог раздавил мою душу. Я молчал. Сидел и молчал, опустив голову.
-Прости… - наконец выдавил из себя. –Прости. Я солгал. Нас бы схватили. Отсюда нет пути. Прости меня.

-Айвэ… - она ласково погладила меня по плечу. –Я понимаю… И прощаю, конечно прощаю –ты лишь хотел возродить во мне надежду. Но ее, обманной, все равно не хватило бы надолго. Ты же знаешь и сам.
Я кивнул, чувствуя, как сдавило горло. Солнышко продолжала.
-Не держи меня, Айвэ. Дай уйти.
-А… а как же наш малыш?…
-Прости, Айвэ… Я очень старалась, но у меня почти не осталось сил. Пожалуйста, пойми. Мне так тяжело…
Тогда я прижал ее руки к своим губам, и долго целовал. А потом сказал, что отпускаю ее.


Вторая луна весны, день двадцать второй.

Солнышко ушла.


Вторая луна весны, день двадцать восьмой.


Прошло шесть дней.
Шесть дней без нее.

Теперь я могу писать. Теперь есть силы.

А ведь я лишь сейчас понял, для чего веду дневник. Не зря говорят –горе становиться меньше, когда поделишься им с кем-то - пусть лишь с листами в кожаном переплете.
Тем более, что никто никогда не увидит этих записей. Ни одна живая душа.

Солнышко ушла в той низинке. По ее просьбе мы пришли туда, смотрели на звезды.
Она шла сама, и я было вновь стал надеяться…
Глупец…

А Солнышко утешала меня:
-Мы все равно встретимся, Айвэ. Вот увидишь, однажды я вернусь –когда будет, куда возвращаться, ведь я не могу в каменных стенах... А ты дождись меня, обещай, что дождешься! И верь в нашу встречу, Айвэ! Ведь пока светит солнце, есть надежда! Пока светит солнце…

Когда солнце взошло, она закрыла глаза.

Я похоронил ее там, в долине. Ее, и нашего нерожденного малыша. На могиле посадил дубок, тот самый, что принес ей прошлой весной. Ему там будет просторней, чем в глиняном горшке.

Всю глубину потери я осознал лишь на другое утро –когда проснулся, и понял, что ее нет рядом.

Об этом тяжело рассказывать словами. А тут еще и мука невероятности ожиданья….
Ветер ли стукнет в окно, скрипнет ли старый шкаф, зазвенит ли дверной колокольчик –я вскакиваю, с бьющимся сердцем, задыхаясь от невозможного «А вдруг?!»

Может быть, я обезумел. Не знаю.
Мне уже все равно.

Ждать… ждать до хруста времени под руками, до судорожного сжатия души…
Ждать.
Ждать и верить.
И ни просить ни помощи, ни пощады.
Ни у кого.





Третья луна весны, день первый.

Странно. Так пусто и спокойно внутри.
Все сгорело, и пепел намок под дождем, и краски поблекли. Теперь я знаю, как кончается мир. Непонятно, зачем день сменяет ночь? Зачем ходят и говорят орки и люди? Зачем лают собаки и ржут кони? Зачем все вокруг меня и я сам живу, хожу, дышу?
Ведь ее же больше нет.
Все сгорело.
Слезы иссякли. Их, наверное, не будет уже никогда.

Третья луна весны, день десятый.

Двадцать дней без нее.

Я смотрю в окно –там полдень. Ясный сверкающий полдень.
Солнце в вышине –глазам больно. И в этой безоблачной синеве парит птица –одинокая птица. Орел, верно –кто же еще летает так высоко.
Солнце и птица – рядом. Едва ли не вместе. И нет этим двоим дела до Света и Тьмы, земных войн и потерь, до горестей и радостей бескрылых…

Жаль, что я не умею рисовать. Я перенес бы тогда отблеск их на лист: солнца и парящей птицы –и бескрайности небес, в которой они свободны.

Удивительно светло на душе. Не понимаю.
Может быть, правду говорят, что надежда умирает последней? Даже, когда гаснет солнце…

Солнышко…
Угасла ты, а память и вера остались.
И это все, что есть у меня. Но этого мне хватит.

Пока светит солнце… пока светит солнце, есть надежда.
А солнце ведь будет светить всегда.


* * * * * * *
Алой молнией прорезав тучи
Упаду на высохшую землю,
И опять всевластие могучих
Только частью бытия приемлю.

Улыбнись весенними лучами,
Отзовись теплом небесной песни,
Я, устав от слез, забудусь снами
Хоть бы так, пускай на миг, воскресни!

Имя повторяю как молитву,
Верю, жду и не прошу ответа.
Не отвергнуты и не забыты -
Просто счастье задержалось где-то.

В сумерках, разлитых в заоконье,
Темными, пустыми вечерами,
Ночью бесконечной и бездонной
Я рассвета жду.
И он настанет.

Remi., спасибо